Арвендейл. Трилогия

Злотников Роман Валерьевич

Священное место оказалось вовсе не долиной, а каменной чашей, укрытой сверху нависавшими над ней угрюмыми скалами. Посредине чаши стояло несколько каменных столбов. К самому толстому, стоявшему немного в стороне, был привязан… крестьянин. К двум другим, поменьше, но все равно превосходившим остальные толщиной и высотой, были прикручены эльф и еще какой-то тип в странной одежде. Но более всего внимания к нему привлекала не одежда, а две косицы, торчавшие из-под немыслимого головного убора. Прямо перед ним стоял Каменный лоб, судя по обилию побрякушек на поясе и вокруг шеи, шаман. В тот момент, когда они ворвались в Священное место, он как раз собирался совершить чрезвычайно важное действо, а именно — отрезать этому чудаку язык. Во всяком случае, то, что в его левой лапе был зажат вытянутый изо рта язык несчастного пленника, а в правой обсидиановый

кинжал, Трой истолковал именно так. Остальные шаманы сидели полукругом перед столбами с пленниками и, закатив глаза, колотили колотушками в блинообразные каменные барабаны, изготовленные из различных горных пород — у кого из гранита, у кого из базальта, у кого из хрусталя…

Первым заметил ворвавшуюся в святилище озверелую толпу людей и каррхамов шаман, занятый отрезанием языка. Возможно, потому что он единственный не был в трансе. Шаман тут же выпустил язык, уронил нож и, вскинув руки перед собой, начал формировать «Шар земли», нехитрое заклинание, обрушивающее на противников тучу щебня, песка и не слишком больших каменных обломков, стянутых со всех сторон в радиусе действия заклинания. Однако, похоже, с маной у шаманов Каменных лбов действительно было не ахти, потому что Шар, во-первых, получился очень хиленьким, а во-вторых, даже не успел образоваться полностью. Гулко бухнула тетива Главова арбалета, и шаман завалился на спину, уцепившись лапами за вонзившийся ему в горло грубо сработанный арбалетный болт. Тут зашевелились остальные шаманы, но было уже поздно…

Глава 3

Тяжкая доля властителя

— Да, принцесса.

— …и скажите спасибо, что я не приказала палачу заняться вашей дурной башкой.

— Благодарю вас, принцесса.

Лиддит сердито фыркнула. Этот слизняк никогда не вызывал у нее никаких чувств, кроме брезгливости, так что, даже когда ей доложили о том, что этот червяк облегчил императорскую казну на ОЧЕНЬ кругленькую сумму, вместо праведного гнева ее охватил всего лишь еще более острый приступ брезгливости.

— Левкад, проводи господина казначея купеческой гильдии и… проследи, чтобы он сделал все, что обещал.

— Да, госпожа. — Левкад склонился в глубоком поклоне и, протокольно пятясь (к особам королевской крови нельзя поворачиваться задницей ни в каких случаях… кхм, ну, вернее, почти ни в каких), выскользнул за дверь. Лиддит дождалась, пока створки огромной двустворчатой двери мягко сомкнутся, и, со стоном закрыв глаза, стала растирать виски.

— Ну что за дерьмо!

После возвращения с юга ей пришлось взвалить на свои плечи множество придворных обязанностей. Как так получилось, она и сама до конца не поняла. Просто эта поездка оказалась для нее чем-то вроде выпускного экзамена, с которым она вроде бы справилась. И неплохо. Так что отец, который хворал все чаще и чаще, начал потихоньку отправлять к ней просителей или поручать какие-нибудь дела, от которых она раньше старалась держаться подальше. И как-то незаметно эти дела начали отнимать у нее все больше и больше времени. А за последние три месяца она уже привыкла появляться в зале малых приемов к десяти утра и проводить там часов по пять-шесть. Сначала Лиддит пыталась возмущаться, но мажордом, с показным смирением склонив свою голову в напомаженном парике, тихо и печально говорил:

— Вашему отцу снова неможется, Ваше Высочество, а сие дело требует безотлагательного вмешательства.

И ей приходилось проглатывать свое недовольство и заниматься тем, что на нее свалилось. Ибо на кого еще положиться ее отцу, как не на нее?

Дверь скрипнула. Лиддит, не отрывая рук от висков, сердито нахмурилась. Она специально оставила того слизняка напоследок, так как опасалась, что если начнет с него, то придет в такое настроение, от которого будет очень несладко всем остальным посетителям, а их бывало немало каждый день. Так что сейчас она больше никого не ждала.

— Ну, кого там еще Темные принесли?

Голос, раздавшийся в ответ, заставил Лиддит вздрогнуть и резко опустить руки.

— Зачем ты приказала поместить в тюрьму казначея Торговой гильдии, дочь?

— Отец…

Лиддит растерянно вскочила на ноги. Император стоял посреди залы и сурово смотрел на нее. За его спиной маячила пухлая фигура графа Лагара. Принцесса нахмурилась. А этот-то зануда откуда? Были времена, когда граф Лагар, первый министр империи, опора трона, вызывал в душе юной Лиддит только благоговение. Рассказы сержанта Крамара о великом военачальнике рисовали перед ее глазами великого

воина на могучем коне. Тем большим было разочарование при встрече. Граф Лагар оказался низеньким, полненьким и кривоногим занудой. Первое время Лиддит еще пыталась отыскать в своем бывшем кумире черты величия, но эти бесконечные «этот человек оказывает короне весьма нужные услуги, принцесса» или «я бы попросил вас лично подписать приглашение главе этого купеческого дома» вконец ее достали. Разве может великий воин и прославленный полководец быть таким мелочным в делах? Похоже, его слава оказалась сильно раздутой. Вот и герцог Эгмонтер тоже по секрету поведал ей, что сильно разочаровался, «оказавшись удостоенным» беседы с Опорой трона. Он тогда очень потешно рассказывал, как граф Лагар кривит губу и причмокивает, когда над чем-то задумывается в процессе разговора. И вообще, благодаря некоторым вежливым намекам, которые она уловила в словах герцога, у принцессы буквально открылись глаза на тайные причины поступков графа. Этот человек просто ревновал к успехам Лиддит.

— Отец, я…

— Я задал вопрос, дочь!

Лиддит вспыхнула и, поджав губы, бросила свирепый взгляд на графа. Наверняка его работа… Как-то Эгмонтер рассказал ей о разговоре, случайно подслушанном им в одном из местных кабаков, где часто собирались купцы. Сидевшая за столом компания бурно и с завистью обсуждала «делишки старого Жерара». Дескать, «старик хорошо поживился на поставках мануфактуры для императорской армии», «взял тройную цену за лежалый товар». Лиддит поначалу не поверила. Жерар Эглие, уважаемый купец и казначей Торговой гильдии Эл-Северина, и вдруг столь наглый обман? Герцог тоже согласился с ней: мол, это явный навет на уважаемого человека, и он не понимает, как это сразу не пришло ему в голову. Но тот разговор Лиддит не забыла и через некоторое время приказала осторожно навести справки. К ее удивлению, все сказанное оказалось правдой. Господин Эглие, уважаемый купец и казначей Торговой гильдии, получил заказ на поставку нижнего белья для полков гарнизона Эл-Северина и выполнил этот заказ, поставив императорским интендантам более двадцати тысяч пар нательных рубах. За каждую из них выставил счет в три серебряные марки. Но, как выяснилось, большую часть этой партии он перекупил у купцов торгового дома «Клауш и сыновья», у которых эти рубахи валялись на складах в Кантренском порту уже второй год. Причем цена, которую он заплатил торговцам из дома Клауша, была — десять серебряных марок за дюжину. Узнав об этом, Лиддит пришла в негодование и распорядилась проверить все контракты Эглие с императорским казначейством за последние пять лет. Полученная информация привела ее в ярость…

Принцесса вскочила с кресла, в котором сидела уже почти шесть часов, и, отвесив императору глубокий поклон, гордо вскинула голову.

— Мой император, если я какими-то своими действиями вызвала ваше неудовольствие, я готова понести любое наказание, какое сочтет нужным применить мой отец и суверен. Более того, сир, я готова немедленно оставить дворец и удалиться в провинцию, дабы никогда более не вызывать у Вашего Величества подобного гнева. — Лиддит еще раз посмотрела со злостью на графа и закончила: — Единственное, о чем я прошу, так это чтобы Ваше Величество, выражая свое неудовольствие, учли, что все мои действия были продиктованы искренним стремлением добиться максимального блага для страны и короны и, как мне представлялось до сего момента, имели под собой достаточно веские основания.

Император окинул взглядом гордую фигурку дочери, и его сурово сведенные брови слегка раздвинулись.

— Лиддит, не петушись… — император запнулся, все еще сердясь, но уже не настолько, чтобы не понимать, что слишком резкие слова могут стоить ему доброй дружбы с единственным ребенком, с которым ему удалось установить более-менее приличные отношения (а также исподтишка любуясь гордо вскинутой головой и упрямо горящими глазами). — Я вовсе не оспариваю твоего права на принятие решений. Я просто хочу знать, почему ты решила так поступить с Эглие?

— Этот человек обворовывал казну, отец! И делал это неоднократно.

— Вы имеете в виду историю с нательными рубахами, Ваше Высочество? — встрял в разговор граф Лагар.

Глаза принцессы широко раскрылись от удивления.

— Как, граф, ВЫ ОБ ЭТОМ ЗНАЛИ?

Лагар пожевал губами.

— Если честно, я обратил внимание на выставленную стариной Жераром цену, еще когда казначей принес мне на подпись договор о поставках.

Глаза принцессы чуть не вылезли из орбит.

— И вы ничего не предприняли?