Арысь-поле
Шрифт:
— Да выпусти ты меня! — крикнула Аня. Она не успела испугаться — да, собственно, ей ничего и не грозило, но она знала, что когда бьют кулаком по лицу — это больно.
Вадим удивленно посмотрел на нее, что-то достал из кармана, и кнопки на дверях поднялись. Оказавшись на свободе, девушка подбежала к Вадиму.
— Господи!.. Ты как, живой?..
— Нормально, — Вадим даже улыбнулся.
— Цыгане, — Слава тоже подошел, передав пленника своим строителям, — хорошо, хоть ножом ни пырнули. Они тут давно крутятся — все просились на стройку, но ребята послали их; говорят, больше украдут, чем наработают.
— Они
— Вроде, нет, но появляются регулярно — высматривают, где что плохо лежит.
— Пойду, гляну, — Вадим снова потер челюсть, — может, там еще что интересное, — повернулся к Ане, — побудь здесь, ангел ты мой, хранитель.
Девушка молча улыбнулась и опустила глаза — еще никто никогда не называл ее «ангелом», а, тем более, «хранителем».
— Ты что, продолжаешь трахаться с ней? — Слава догнал Вадима уже у сгоревшего дома, — или, может, у тебя с ней серьезно?.. Ты смотри, блин — с такими девочками…
— Кто ж может знать, что в этой жизни серьезно, а что нет.
— Понятно, — Слава кивнул, хотя и не понял ничего.
В двух первых домах оказалось пусто. Даже старые трубы отопления были вырваны из стен; штукатурка обвалилась, лишь кое-где сохранив цветные пятна побелки и деревянные пробки, на которых когда-то что-то висело, а, вот, в последнем внимание привлек звук, доносившейся из-под пола.
— Крысы, что ли? — Вадим остановился.
— Сейчас увидим, — Слава поднял крышку погреба.
— Помогите! Вытащите меня отсюда! — раздался слабый мужской голос.
Без лишних разбирательств Слава спустился вниз по ветхой лестнице; вспыхнул огонек зажигалки.
— Вадим, иди сюда! — крикнул он, — здесь безногий!
Вдвоем они вытащили из подвала молодого парня в грязной рубашке — худого, с ввалившимися щеками и без ног (обе штанины были зашиты аж выше колен).
— Спасибо вам, братцы, — инвалид смахнул слезу, — тут где-то должна быть моя коляска.
— А вы-то кто? — Слава поднял зажигалку, освещая помещение, — и почему здесь?
— Ткачев я, Виктор. А в подвале меня цыгане держали. Я жил с матерью в Дебальцево. Пока она не померла, наших пенсий, вроде, хватало, а на одну совсем тяжко стало. И тут эти, чернявые. Работу предложили, а я и согласился сдуру; погрузили меня в поезд и привезли сюда. Документы и костыли отобрали, сунули в коляску и каждое утро вывозили в город, милостыню просить. Сами вечером приходили, забирали деньги и запирали в этом подвале; кормили хлебом и водой…
— А ноги-то где потерял? — Вадим подкатил коляску.
— В армии. Да по глупости, — он махнул рукой, — под танком заснул на учениях.
— Слушай, Виктор Ткачев, а, кроме цыган, больше ты здесь никого не видел?
— Кого ж я увижу? Целый день в городе, а ночью из подвала мне не шибко видно.
Слава с Вадимом подняли коляску наверх, усадили в нее инвалида, и он уже поехал вперед, но обернулся.
— Хотя, знаете… — он ткнул пальцем в обугленные руины, — это при мне было. Христом богом клянусь, только вы все равно не поверите! Вечером привезли они меня. Стемнело уже; и вдруг из этого дома — он целый еще был, выходит деваха. Светловолосая, глазищи огромные, зеленые, а фигура!.. Короче, я таких только в журналах видел. И, главное, одна. Мои шакалы, они ж до легкой добычи падкие, сразу к ней — с их-то черными рожали такую девку завалить!.. А она стоит и смотрит на них. Они подошли шагов на пять, а дальше, вроде, кто не пускает. А девка стояла-стояла, потом руку подняла… и, вот, забожусь, что не вру! Вот, те крест!.. Я же безногий, но не слепой — руку она подняла и как искра проскочила между пальцами… ну, в руке, типа, шарик огненный; и он растет, а она, вроде, тает… и как дом полыхнул! Сухо ж, дождя-то сколько не было. Эти мои, чернявые, перепугались и бежать; меня бросили, а дом-то полыхает!.. Я близко сижу — боюсь изжариться, а девица еще ближе стоит; бледная вся стала. По всем законам, волосы у нее должны были б давно полыхнуть, ан, нет, и на меня посмотрела, так будто заморозила, будто нет никакого жара!.. И пошла дальше, как привидение какое…
— Куда пошла?! — Вадим схватился за коляску.
— Кто ж ее знает?.. Туда, — инвалид показал себе за спину, — только, парни, это я вам так рассказал — поговорить охота с нормальными людьми, а больше я никому этого рассказывать не буду, иначе на раз в психушку определят. А куда мне безногому, еще и в психушку?
— Это Настя, — Вадим повернулся к Славе.
— Сам догадался… — пробормотал тот.
— А что, правда, такие женщины есть? — воодушевился инвалид тем, что ему поверили, но ему никто не ответил. Слава подтолкнул коляску, и она выкатилась на площадку перед коттеджем, где уже стояла вызванная кем-то, милицейская машина. Инвалида передали молоденькому лейтенанту; Слава с Вадимом оставили свои координаты, и машина уехала.
— Ну что? — Вадим усмехнулся, — ты по-прежнему считаешь все это бредом?
Ответить Слава не успел, потому что подошла Аня.
— Кто это был?
— Я тебе потом расскажу, — Вадим обнял девушку, а Славе погрозил пальцем, — подумай. Мы поехали, а я тебе позвоню.
Уже в машине Вадим повторил рассказ безногого.
— Класс! — выдохнула Аня, — интересно, а Катька так может?
— В смысле?..
— Ну, в смысле… Лена ж обещала ей; да и ты сам видел, как она руками в костер лазала и горящие угли носила. Надо подсказать ей.
— А надо ли?
— Ты чего? — Аня удивленно подняла брови, — это ж так прикольно! Идет какой-нибудь козел; начинает домахиваться, а ты, как из бластера, рукой — раз!.. И он загорелся, типа, в «Терминаторе». Класс, блин!..
Вадим подумал, что говорить о равновесии миров бесполезно, если мерилом является «Терминатор»; посмотрел на рваные джинсы, сквозь которые проступала кровь.
— Поехали домой. Не могу я так в конторе появиться.
Минут пять они ехали молча. Аня думала, что дома гораздо лучше и привычнее, чем в какой-то неизвестной «конторе»…
— Ань, — Вадим прервал ее радостные мысли, — ты извини, конечно, но опять спрошу, что ты теперь обо всем этом думаешь?
…Блин, оказывается, он помнит каждую мою фразу, даже самую дурацкую!.. Ну, как так можно, ведь кроме глупостей, я еще ничего не сказала?.. А он все помнит… На языке опять крутились близнецы-браться «не знаю» и «ничего», но Ане стало стыдно отвечать так.
— Я думаю… — начала она, — что жизнь такая клёвая штука, потому что мы не все про нее знаем, правда? — она замерла, ожидая реакции.