Асцендент Картавина
Шрифт:
— Представляешь, — продолжал я все тем же пресыщено ленивым тоном, — даже на смертном одре он отказывался снять шляпу…
— Ну и зачем ты мне это говоришь? — набычился Пашка, не без основания подозревая скрытый в моих словах подвох.
— А затем, — зевнул я, прикрыв рот ладонью, — что всю свою жизнь этот в общем-то деревенский, родившийся в английской глубинке парень боролся за свое человеческое достоинство. Считал его главным, что у нас имеется. Не стану, так уж и быть, спрашивать, знаком ли ты с романом Джойса Кэрри «Морда лошади», Спенсер стал прототипом его главного
Сказал и сладко всем телом потянулся. Да, знаю, был несправедлив, но не со зла, а в воспитательных целях! Не читать же ему в самом деле мораль, а тем более учить жизни на собственном примере, у него и своих заблуждений достаточно. Пашка — человек непростой, к нему требуется особый подход, желательно состязательный. Таких, как он, ершистых, надо брать на слабо.
Парень недовольно завозился. Поднялся на ноги, прошелся несколько шагов до берега пруда, вернулся обратно. Видно искал, чем бы меня уесть, и нашел.
— Не пойму, как ты можешь жить на дне этой помойки! Сплошной отстой, кругом одна ложь…
Наметившийся монолог Чацкого я был вынужден прервать на корню. Этак мы скоро станем плакать на плече друг у друга и при каждом удобном случае выражать соболезнование. Выпрямился на лавке, посмотрел на Пашку сурово, по крайней мере так он должен был воспринять мой взгляд.
— Хорош лохматить бабушку, говори по существу!
Пашка уставился на меня с уважением. Я воспринял его немую похвалу, как должное. Про бабушку случайно вычитал в Интернете и выражение это понравилось мне своей образностью.
— Рубишь фишку, не знал!
Я выжидательно молчал.
— Деньги, Стэнли, в этом мире все решают бабки! — заходил он перед лавкой, заметался. — Помнишь, я говорил тебе про Вику?.. Зажигалкой оказалась, свинтила к этому… — взглянув на меня критически, счел за благо определения не давать, — с ним теперь оттягивается. Конечно, он весь фильдеперсовый и батяня у него знатный перец, по уши в шоколаде. Если бы я чего накосячил, то понятно, так ведь нет! — остановился, сжал кулаки. — Но ничего, я тоже не бмв, морду ему при случае пощупаю!
Меня так и подмывало спросить, насколько далеко успели зайти его отношения с мочалкой, но я воздержался. Вопрос этот как бы автоматически причислял Пашку к миру взрослых, а с этим торопиться не следовало, еще успеет всласть нахлебаться. Поинтересовался:
— А причем здесь машина?
Он посмотрел на меня с иронией.
— БМВ, Стэнли, вовсе не тачка, а бомж московских вокзалов!
— А морду, думаешь, стоит?.. — усомнился я, как если бы взвешивая на весах такую перспективу. — Радоваться должен, теперь кошелка не твоя проблема! И хватит изображать из себя маятник Фуко, сядь и посиди спокойно… — Продолжал, стараясь звучать как можно менее назидательно: — Жизнь ему, видите ли, помойка! В Библию загляни, там специально для тебя приводится молитва фарисея: Господи, почему мир так плох, когда я такой хороший! Устанешь еще этих Вик дюжинами считать, что каждый раз будешь сообщать матери о своих переживаниях? Или захотелось, чтобы пожалели?..
Жесть?.. Да, жестковато! Но ситуация того требовала. Пашка завелся с пол-оборота:
— Вы все только и делаете, что врете! Что ты, что мать, даже сейчас стараешься подсластить пилюлю… — опустившись на лавку, он тут же, словно подброшенный пружиной, оказался на ногах. — В воспитательных целях, да? Ложь во спасение? Изолгались уже, а оно все никак не приходит. Вранье у вас — нечто вроде смазки, чтобы легче было шустрить по жизни. Каждый знает, что другой врет и делает на это поправку… — Пашка замер, как будто его осенила новая мысль. — А точно, научи меня лгать! Профессионально! Ведь все равно придется, так лучше не быть дилетантом…
Он стоял передо мной взъерошенный, худой и длинный, на пороге взрослой жизни, каким когда-то был я. Что же, Пашка, тебе сказать? Объяснить, как устроен мир людей? Найти бы кого, кто бы самому мне это объяснил! Как рассказать тебе о том, что жизнь совсем не такая яркая и разнообразная, какой кажется, глядя из молодости? Что человеческое — это такая клетка, из которой нет выхода, кроме естественного, а попытка самостоятельно выбрать время ухода жестоко карается?
Я достал из кармана сигареты, эту палочку-выручалочку на случай, когда со словами возникает проблема.
Пашка бросил на меня взгляд и вдруг засмеялся.
— У тебя такое же напряженное выражение лица, как когда полз ко мне по льду! Я тогда даже испугался, думал, утопишь, как котенка… Дай закурить!
Академия педагогических наук, если она все еще существует, и лично Макаренко меня бы осудили, но я протянул ему пачку. Чиркнул спичкой, но подносить ее к сигарете не спешил.
— Ты талдычишь про ложь, а того не понимаешь, что люди не говорят правду, чтобы ненароком не обидеть ближнего. Иногда надо элементарно подыграть слабому и даже сморозить заведомую глупость, только бы дать человеку возможность утвердиться, пусть и за твой счет…
Пламя добралось до пальцев, я выронил спичку и схватился за ухо. Физиономия Пашки скривилась, как если бы он долго и упорно жевал лимон.
— Сам-то ты слышишь, что говоришь!.. Что-то я за окружающими такого не замечал! Если, конечно, деликатность не заключается в том, что тебя то и дело норовят пнуть исподтишка ногой. Нет, Стэнли, ты меня врать не научишь! Если только себе, тут ты мастак. Придется, видно, искать кого-нибудь другого, хотя бы твоего дружбана… — Пашка умолк, курил, уставившись перед собой в землю, но я видел, что он колеблется, хочет, но не решается что-то сказать. — Давно собирался тебя спросить… тебе моя мама нравится?
О Господи! Всего я мог ожидать, но только не этого. Слишком много за простым вопросом было недосказанного. Хотя нет, сказанного, и сказанного прямо! И отвечать на него надо было так же прямо, только то, что Пашка хочет услышать, я сказать не могу. Очень было бы здорово, если бы жизнь можно было собирать из элементиков, как лего, только такая мозаика распадается. Картинка получается искусственной, не держится. К горлу подкатил комок, хотелось расслабить узел галстука, который я давно уже не надевал.