Ассасины
Шрифт:
Брат Лео был ничуть не лучше того мерзавца, предавшего их в самом конце. Из-за него распалось тогда братство, из-за него людей разбросало по всему миру, как пепел по ветру. Лео знал тайну конкордата и тем не менее собирался передать его чужаку. Ведь Саймон давным-давно призвал их к священному долгу хранить этот документ в строжайшей тайне. А Лео решил передать его Дрискилу.
Нет, это просто уму непостижимо!
Да за это просто убить мало.
Потому и понадобился этот ритуал, древний, жестокий, проверенный веками. Лишь бы хватило сил довести его до конца...
Туман поглотил Дрискила. Надежно спрятал
Дрискил...
Отчасти Хорстман даже стал уважать его. Вцепился, как гончая, и не отпускает, идет по следу. И в то же время этот Дрискил — настоящее исчадие ада. Пусть скажет спасибо туману, иначе бы висел сейчас на кресте вместо Лео.
Почему он никак не умирает?
Ведь в ту ночь на катке в Принстоне Хорстман убил его. А он не умер. Точно судьба берегла его для другого, еще более страшного испытания.
Но где он сейчас? — вот в чем вопрос. Что будет делать, найдя брата Лео в тумане, на кресте?
Испугается он или нет?
Нет. Хорстман не думал, что Дрискил испугается.
Дрискил безжалостный безбожник, такие обычно не испытывают страха. Не боятся умереть, хотя и являются закоренелыми грешниками. Ему следовало бы бояться смерти, наказания за все свои грехи, что ждут его на том свете. А он не боится.
Странный все же человек...
Где же сейчас Дрискил? Может, следит за ним? И кто за Кем сейчас охотится? Он на секунду задумался. Как бы там ни было, Бог на его стороне.
Хорстман вернул очки на переносицу и решил про себя, что беспокоиться ему нечего. Мало на свете людей, могущих сравниться с ним в осторожности и бдительности. Дрискилу до него далеко.
И он закрыл глаза, а руки продолжали сжимать лежавший на коленях кожаный портфель. Наконец-то конкордат Борджиа в полной безопасности. Для него этот документ был сродни чему-то живому и дорогому. Точно сердце, пульсирующее и гонящее по жилам кровь, которой предстоит наконец очистить Церковь от всей скверны... Он отчетливо помнил ту ночь в Париже, когда Саймон поручил ему и брату Лео выполнить эту важную миссию. Миссию, которая затем превратила Лео в отшельника, а самого его — в вечного странника. Дал задание и приказал дожидаться благословенных времен, когда их снова призовут спасать Церковь...
Бобина с пленкой вращалась медленно, голоса наполнили комнату. Немного резкие и визгливые, лишенные басовых нот, но качество записи была сейчас не главное.
— Неделю тому назад он побывал в Александрии. Встречался там с нашим старым другом Клаусом Рихтером...
— Шутите! С Рихтером? Нашим Рихтером? Вы вроде бы говорили, он однажды страшно напугал вас?
— С ним, ваше святейшество. И да, он действительно напугал меня.
— Эта прямота, Джакомо, она уже стала твоим вторым я.
Шторы были опущены, не пропускали в комнату ни единого лучика серого предрассветного утра. За лужайкой, окаймленной соснами, тянулись площади и улицы Рима с висевшей над ними коричневатой пеленой смога. Садовник подстригал кусты с помощью какого-то инструмента судя по звуку, то была электропила с цепным приводом Звук проникал через тяжелые шторы и высокие стеклянные двери
— И он видел там еще одного человека, который затем покончил с собой.
— Кто он?
— Этьен Лебек, ваше святейшество. Торговец живописью.
Долгая пауза.
— У нас также есть сообщение из Парижа. Один старый журналист по фамилии Хейвуд...
— Робби Хейвуд. Ты должен помнить его, Джакомо. Носил жутко крикливые пиджаки, уводил тебя куда-нибудь под ручку и напаивал до полусмерти. Я его помню... Но он здесь при чем?
— Умер, ваше святейшество, — ответил Д'Амбрицци. — Убит неизвестно кем. Полиция, разумеется, бессильна.
— Антонио! Нет, это просто гениально! Это так кстати, ты даже не представляешь. Как удалось раздобыть эту запись?
В библиотеке виллы, принадлежавшей кардиналу Антонио Полетти, один брат которого был дипломатом и работал в Цюрихе, а второй занимался подпольным производством и распространением непристойных фильмов в Лондоне, с его ограниченным, но поистине ненасытным рынком, сидели за завтраком пятеро мужчин. Стол был уставлен чашками кофе, тарелками с рогаликами, джемом и фруктами. У них возникла нешуточная проблема.
Полетти недавно исполнилось сорок девять. Это был небольшого росточка мужчина, лысый, но с удивительно волосатыми при этом ногами и руками, выставленными сейчас на полное обозрение, поскольку на нем был теннисный костюм. Среди его гостей был шестидесятилетний кардинал Гиглельмо Оттавиани, бытовало мнение, что он стал настоящим «шилом в заднице» в Коллегии кардиналов, благодаря вспыльчивому и скандальному характеру.
И тем не менее выступал он всегда убедительно, умел навязать свое мнение, и все его боялись. Здесь же находился кардинал Джанфранко Вецца, один из старейшин римской Церкви, настолько поглощенный своей ролью целителя и миротворца, что рано или поздно это могло сыграть с ним злую шутку. Рядом с ним сидел кардинал Карло Гарибальди, веселый круглолицый мужчина с репутацией «клубного человека» среди кардиналов, прирожденный политик, усердно и долго учившийся всему на свете в услужении у кардинала Д'Амбрицци. И, наконец, здесь же присутствовал кардинал Фредерико Антонелли. Мужчины расположились в темно-красных кожаных креслах, в тон диванам, стены библиотеки были сплошь уставлены книжными шкафами, ряд книг принадлежал перу кардинала Полетти. Вопрос Гарибальди остался без ответа, бобина с пленкой продолжала крутиться дальше.
— Но как он вписывается во всю эту историю?
— Сестра Валентина виделась с ним в Париже. А теперь он мертв. Возможно, есть связь...
— Этого недостаточно, Джакомо. Пошлю кого-нибудь в Париж, пусть выяснит.
— Удачи ему. Возможно, это просто совпадение. Пырнули ножом в темном закоулке. Такое случается.
— Чушь. Церковь под угрозой, и очередной жертвой стал Хейвуд. Это очевидно.