Ассасины

Гиффорд Томас

Нет, конечно, его там не было. Там были маленькие костлявые мужчины, некоторые с брюшком, другие сутулые или ссохшиеся от старости. В стороне стоял еще один, с бородой и резкими чертами лица, напоминавший персонаж из Ветхого Завета, веривший, что огонь можно победить только огнем. Он стоял отдельно от остальных и, видимо, тоже заметил меня. Почетный гость покоился в закрытом деревянном ящике рядом с глубокой ямой, выкопанной в рыхлой песчаной земле. Маленькое кладбище украшали простые деревянные кресты. Покосившиеся, торчали они из песка под разными углами, и каждый говорил о прошлом, отмечал конец очередной главы печального повествования. Пока я смотрел, бородатый подошел к могиле и заговорил. Я находился слишком далеко, чтобы слышать его слова, но приближаться мне не хотелось.

Сплошные похороны.

Покойники проносились перед моим мысленным взором, точно миражи. Сестра... потом Локхарт... Пот высох на лице, высушил его ветер, и теперь кожу стягивала сухая солоноватая корочка с примесью песка. Казалось, я весь покрыт этой хрустящей лопающейся коркой, что стремлюсь вылупиться из нее, как из кокона, подобно насекомому, а трещины зарастают, не пускают, и тут же появляются новые.

Когда гроб опустили в яму, столпившиеся вокруг монахи отошли и стали приближаться ко мне. Подходили они медленно, как какие-то неземные существа в фантастическом фильме. Длинные рясы, двое в старых штанах, заплатка на заплатке, один в полинялых почти добела джинсах. Люди без возраста, сильно загорелые, многие с серыми бородами. Он них пахло потом и песком, у которого тоже есть свой специфический запах.

Тот, кто говорил у гроба, приблизился ко мне первым.

— Я здешний аббат, — сказал он. Голос был на удивление мягок и тих и совсем не сочетался с грозной библейской внешностью. Я пытался ответить, но во рту пересохло, не удавалось вымолвить ни слова. — У вас кровь, — добавил он, глядя куда-то мне за спину.

Я обернулся. Стена, к которой я прислонился, была измазана кровью. Хотелось выругаться, но язык точно прилип к небу.

— Идемте со мной, — сказал он.

И я последовал за ним в темные помещения монастыря Святого Христофора.

Высокий и толстый монах, которого я у могилы не заметил, велел мне лечь на живот на стол в скудно обставленном кабинете аббата. Здесь было прохладно, стены фута в три толщиной, и солнечный свет проникал лишь сквозь узкие окна. Звали этого монаха братом Тимоти, щеки и подбородок украшала семидневная щетина, глаза красные, а нос в красновато-синих прожилках, как у заядлого пьянчуги. Зато руки у него были на удивление нежные и ловкие, прямо как у ангела милосердия. Он стянул с меня липкую рубашку, снял повязку, промыл рану и заметил, что ему доводилось видеть случаи и похуже. А потом тихо хохотнул и добавил:

— Правда, все они теперь покойники!

Аббат, стоявший у стола, заметил:

— Брат Тимоти у нас большой шутник. Чем заметно облегчает нам существование.

Я лежал неподвижно, страшно хотелось спать. Монах соорудил новую повязку, ловко приладил ее на рану с помощью липкой ленты. Потом критически обозрел свою работу и, видимо, остался доволен. Помог мне сесть, затем принялся укладывать свои инструменты в докторский саквояж из потрескавшейся от времени кожи. Громко высморкался и утер нос рукавом полинялой сутаны.

Аббат уселся в деревянное кресло с высокой спинкой и толстой подушкой на сиденье, выложил руки на низенький дощатый столик.

— Воды для нашего гостя, Тимоти.

Толстый монах вышел, взгляд аббата, полный любопытства, устремился на меня.

— К нам сюда никто случайно не попадает, — сказал он. — Полагаю, у вас должна быть какая-то причина для этого визита, ведь вы проделали столь долгий и трудный путь. Это видно по вашему лицу. И еще вы, очевидно, едва-едва не стали жертвой убийцы, об этом говорит рана на спине. И еще сам факт, что вы здесь, доказывает, что человек вы очень решительный и целеустремленный. Что вы ищете в монастыре Святого Христофора?

— Одного человека.

— Не удивлен. Только охотник, идущий по следу человека, может преодолеть препятствия и трудности, выпавшие на вашу долю. Какого именно человека? И по какой причине?

— Человека по имени Этьен Лебек. Возможно, вы его знаете, но под другим именем. Потому как он может прятаться здесь...

— Его имя мне ничего не говорит.

Тогда я достал из сумки снимок и протянул ему. Лицо аббата оставалось невозмутимым. Я указал на Ги Лебека в надежде, что внешнее сходство подскажет. Вернулся брат Тимоти с кувшином воды и пачкой аспирина. Я проглотил сразу четыре таблетки, запил прохладной водой, потом прополоскал рот в надежде избавиться

от попавших в него песчинок.

Аббат положил снимок на стол и бережно разгладил ладонью. В комнате стояла полная тишина. Ее нарушало только шуршание песка о стены да странное пение, доносившееся из пустыни. Возможно, то было завывание ветра в дюнах. И вот аббат снова откинулся на спинку кресла и окинул меня внимательным взглядом.

— Хотелось бы прежде знать, кто вы такой, — настороженно произнес он.

Загадочный и суровый человек, как сама пустыня. Я не мог избавиться от ощущения, что он вдруг стал самым главным человеком в моей жизни. Без его поддержки я был абсолютно беспомощен в этом страшном, забытом Богом и людьми месте. Странное было у него лицо, кожа туго обтягивает кости, такое впечатление, словно его на протяжении десятилетий обтачивал и полировал ветер пустыни. Он ждал, чтобы я заполнил пробелы, я ждал от него того же. Мое имя, сам факт прилета в Египет еще ни о чем не говорили. Как я оказался здесь, как узнал об этом месте? Он не собирался откровенничать со мной, это ясно. Что ж, он в своем праве, это его монастырь, он здесь главный. И тогда я рассказал ему об убийстве Вэл. И о Лебеке, с которым она виделась незадолго до смерти. Сказал, что надежд найти убийцу мало, концов почти никаких, но Лебек сможет прояснить хоть что-то.

— Так вы сказали, этот человек говорил с ней незадолго до ее смерти? — Мне показалось, что говорит он с бельгийским акцентом. А может, с французским. — И что будете делать, если найдете его?

— Поговорю с ним, — ответил я. И ощутил, как его спокойные отстраненные глаза рассматривают меня едва ли не с академическим интересом. Точно я и мои проблемы были недостойны его внимания. — Так вы мне поможете?

— Не знаю, что и ответить вам на это, мистер Дрискил. Помочь... мы здесь этим не занимаемся. Надежда и помощь умирают в этих стенах. Позвольте мне прежде объяснить, кто мы такие, мистер Дрискил, чтобы вы поняли, на что можно рассчитывать в стенах монастыря Святого Христофора. — Он забарабанил пальцами по столу. Я выжидательно молчал. — Мы здесь нечто вроде иностранного легиона, только из монахов. Нас девятнадцать человек, никто никогда не выезжает отсюда... никто из нас никогда не покинет этого места, и лишь немногие и изредка появляются здесь, а потом уходят. Мы молимся, мы ждем смерти, мы навеки забыты Римом. Иногда здесь находят убежище люди, подобные Этьену Лебеку. Приходят, чтобы очиститься от сидящего в них зла. Всем нам доводилось вдруг ощутить зло внутри самих себя, возможно, что и человеку, которого вы ищете, тоже. Многие из нас умирают от той или другой неизлечимой болезни, да и не слишком мы стремимся излечивать эти болезни... возможно, виной тому отчаяние. Я аббат мертвых, мистер Дрискил. И забытых.

Монастырь был основан в двенадцатом веке, продолжил свое повествование аббат. Основан цистерцианцами, монахами, примыкавшими к ордену бенедиктинцев. Они считали, что противостояние европейской знати и более традиционной христианской Церкви ни к чему хорошему привести не может. Традиционная Церковь набирала силу и власть, распространялась по всему миру, множила свои ряды и богатство. И вот цистерцианцы решили покинуть мир привилегированных и богатых. Монаху, сознательно обрекающему себя на нищенское существование, нет места в мире богатых и сильных, и вот они решили уйти из него. Но у них было еще одно кредо: работать и работать. Их стараниями самые заброшенные и неплодородные холмы и долины превращались в цветущие сады. Усердная работа и бедность сочетаются плохо. В 1075 году брат Роберт и еще семеро монахов из монастыря Святого Микеле де Тоннере ушли в глухие леса Молесма. Однако к 1098 году их трудами там был воссоздан настоящий рай на земле, что похоронило последние надежды на создание истинного цистерцианского монастыря. Вскоре после этого еще одна группа монахов предприняла путешествие на север Африки. Там повсюду простиралась голая пустыня, на таких песках было просто невозможно вырастить хороший урожай, земли эти не представляли тогда интереса для власть имущих, что тоже было немаловажно. И вот они построили в пустыне монастырь Святого Бернарда. Почему и когда он впоследствии изменил название, превратился в монастырь Святого Христофора, аббат не знал.