Ассоциация Забытых Колдунов. Воскрешающая-3
Шрифт:
Маршал не спешил меня утешить. Он сам вдруг достал бокал и, вылив в него остатки алкогольного напитка, залпом выпил.
– Я его ненавижу… – сквозь слезы проговорила я. – Как он посмел поднять на меня руку? – я помню, что подняла голову и мокрыми от слез глазами посмотрела на молчаливого собеседника. – Он убил уже троих: Мерису – ну, ты о ней слышал, потом вождя индейцев – он его утопил, а теперь… – я всхлипнула, – теперь он убивает… нет, наверно, уже убил Энтонию. А у нее пять детей. У этого чудовища нет жалости. Георгий, что мне делать? Осталось трое… Ладно гигантское насекомое не жалко. Да
Маршал достал еще бутылочку и откупорил.
Услышав журчание напитка, льющегося в бокал, я снова подняла голову.
– Всего трое, Георгий, понимаешь? Он убьет их и придет за мной. Я не хочу умирать. Ты понимаешь меня?
Маршал лишь кивал, время от времени подливая мне грог. Он ни о чем не спрашивал, но очень внимательно слушал.
– Ну почему мне так не везет? То одно, то другое. И Дарьян куда-то запропастился. И от Трокрва… трокбро… тро… бру…ума… – я попыталась правильно произнести имя трехликого божка, – ну, как же его… ну, в общем, от него никакого толку.
Мой язык все больше заплетался. Потом я начала безостановочно икать, пытаясь при этом заглушить икоту напитком.
В каюту неожиданно вошла Аната. Я удивленно уставилась на нее и сказала: «Привет».
– Лануф… Боже… ты же пьяна.
– Да, у меня горе. Большое такое… – я, покачиваясь, развела руками.
Потом икнула.
– Что случилось? – Аната обратилась к маршалу.
– Единственное, что я понял – это опять кого-то убили.
– Уби-и-ли… – захныкала я, – гад, он, гад! Он ничтожество! Он оставил детей сиротами.
Моя рука вновь потянулась к бокалу.
– Лануф, хватит, – Аната остановила мою руку. – Тебе достаточно. Я понимаю, что тебе плохо, но нельзя же так опускаться.
– Ан, я схожу с ума, – пожаловалась я. – Этот гад не выходит из головы… Этот последний честно… – я кивнула в сторону бокала и жалобно посмотрела на подружку.
Аната переглянулась с маршалом, и тот, кивнув, убрал бутылочку со стола.
После этого Аната позволила мне взять бокал. Я с тоской посмотрела на бокал. Каким маленьким он мне показался. И прежде чем выпить, произнесла:
– Этот маньяк – коллекционер. После каждого убийства он забирает по кольцу. У Мерисы – синее, у индейца – белое, а у Энтонии… – я задумалась.
– Какое у нее? – участливо спросила Аната.
Я пожала плечами и, опустив бокал, проговорила:
– Я не знаю. Я проснулась раньше.
– Вставай, я провожу тебя в каюту, – Аната забрала у меня бокал и взяла за руку.
– Мне и здесь хорошо, – воспротивилась я.
– Лануф сюда могут прийти посторонние люди, а ты в таком виде, – Аната рассчитывала на мою благоразумность.
– Плевать, – пробурчала я, – мне жить осталось три дня. Я что не могу их прожить, как хочу?
– Лануф, не выдумывай. Вставай.
– Я помогу, – отозвался, вставая, Георгий.
В общем, они меня подняли, отвели в каюту и уложили в постель. Во время всей этой процедуры я их обзывала и грозилась обидеться на них до конца своих дней.
– Сволочи вы, – последнее, что сказала я Анате, которая, несмотря на мою грубость, терпеливо поправляла постель.
– Засыпай. Я делаю вид, что ничего не слышала, – Аната улыбнулась в ответ, – а то когда проснешься, тебе будет очень стыдно. Уж я знаю, можешь мне поверить. Засыпай, пусть тебе приснится Айрен. Как он и Армонда ловят сачками бабочек.
И я уснула. Айрен мне не приснился. Мне приснился Татхенган. Он вместе с Армондой бегали за бабочками. Оба весело смеялись. Смеялась я. И смеялась Ирлиса, стоя рядом со мной. Все мы были счастливы…
==\\==
Проснулась я поздно от мучительной головной боли.
В каюте никого не было. На столике стоял графин с водой, а рядом с ним капсулы от похмелья. Вода и лекарство избавили меня от страданий.
Потом целый час, лежа в постели, я пыталась вспомнить, что я творила, когда напилась. Даже становилось стыдно. Хоть провались. Но вскоре вернулись мысли о несчастной Энтонии и ее убийце. Проснувшаяся было совесть, вновь задремала. Я преисполнилась гнева и уже не в первый раз пообещала убить ее убийцу. Я насылала на него проклятия и верила, что самое страшное для него проклятие – это я сама.
«Ничего, я все выдержу, я дождусь тебя и тогда ты покойник! Я уничтожу тебя. Это будет похуже, чем моя месть султану! Ты пожалеешь, что родился на свет! Ничтожество!»
Не помню, как прошел этот день. Я напоминала себе зомби. В еде не нуждаюсь, на внешний вид плевать, почти не разговариваю, лишь в ответ киваю головой. И все время сижу в своей каюте.
Время от времени кто-нибудь заходил ко мне, чтобы узнать, не улучшилось ли мое самочувствие.
Алкоголь еще блуждал по организму, хотелось рыдать, но слезы не текли. Я жалела себя, только тоска в моем сердце от этого становилась еще больше. Она разрывала его на части. Мне было так плохо, что казалось, я не переживу оставшиеся дни, а умру прежде, чем убийца явится по мою душу. Я полностью предалась отчаянию и плыла по течению его бесконечной реки все дальше и дальше, уже не пытаясь хотя бы приблизиться к берегу. Последний лучик надежды давно остался позади и почти уже стерся из памяти.
Этой ночью я не спала. Просто бездумно смотрела в темный потолок…
И вот я увидела огромное коричневое существо с клешнями. Оно выглядело грозным и очень сильным. Оно ползло, роясь ротовым придатком, похожим на хобот, в мелких камешках. Однажды ему все-таки удалось выбраться из пропасти, в которую угодил случайно во время землетрясения. И ценой его свободы была жизнь нескольких сородичей, но зато, когда он выбрался, по его пути вышли остальные пленники пропасти. И уже давно это странное существо пытается разыскать пищу. Сородичи, завидев его, спасаются бегством. А другой пищи нет.
Его лапы покрылись толстым слоем черной сажи. Идти по пористой теплой магме, еще дымящейся местами, неудобно. И потому он перебегает с нее на камни, и роется, всюду суя свой обонятельный орган. Но на камнях холодно и его движения замедляются, а солнце, скрытое за дымовой завесой, не греет больше его хитиновый панцирь. И по этой причине он все чаще вынужден возвращаться к рекам из застывающей лавы.
В одно из таких возвращений к лаве, существо задержалось дольше обычного. Его ноги прилипли к ней. И он как не старался, не мог вырваться.