Астийский Эдельвейс
Шрифт:
«Профессору Платову немедленно прибыть в институт. Доценту Колесникову свернуть экспедицию, распустить штат, отправить малой скоростью снаряжение и оборудование, следовать в институт. Срок — неделя».
— Что-что?! Повтори! — Максим сдернул наушники и нацепил их на голову Антона. Тот выслушал телеграмму с каменным лицом:
— Та-а-ак… Приехали! Гера, ты вот что… Телеграфируй в институт, что мы в маршруте, на базе будем дня через три. Ну и… пока все. Завтра связь, как обычно. Привет всем! — Он неторопливо снял наушники, помял папиросу, чиркнул спичкой.
Максим вскипел:
— Что это значит, Антон?
— Не знаю. Во всяком случае, ничего хорошего.
— Но ты позвонишь им?
— Конечно, позвоню. Однако боюсь — это не изменит дела. Телеграмма похожа на приказ.
Через два дня состоялся телефонный разговор с институтом. Трубку взял профессор Победилов:
— А-а, Антон Дмитриевич! Привет! Очень рад, очень рад! Вы что же, вс» там, в тайге? А у меня для вас новость. Да-с! Бросайте все и езжайте домой. Немедленно! Предстоит командировочка э-э… совсем другого рода. В Канаду.
— В Канаду?!
— Да, в Канаду — в Монреаль, по приказу самого министра. В порядке, так сказать, научного обмена. Года на два, не меньше. Что же вы молчите?
— Думаю. Но зачем такая спешка? Могу я провести отпуск здесь?
— Что вы, что вы, Антон Дмитриевич! Командировка с первого июля. А всякие там оформления и прочее, разве вы не знаете? Ехать придется с семьей.
— Понимаю, но как же лаборатория?
— Лабораторию передадим Колесникову. Не возражаете?
— Конечно, нет.
— Вот и отлично. Так что ждем! — Победилов повесил трубку.
— Все слышал? — обратился Антон к сидящему рядом Максиму. Тот молча кивнул.
— Надо ехать, Максим, — вздохнул Платов. — И мне и тебе. Не будем прощаться с Вормалеем навсегда, но…
— Все ясно, Антон.
— Хочешь сходить на озеро?
— Надо, сам понимаешь.
Антон скомкал папиросу:
— Ну что же, две недели дам. Но не больше. Дела не позволяют.
— Спасибо и на этом. Когда едешь?
— Сегодня, чего тянуть. Дел там действительно невпроворот. А здесь… Днем больше, днем меньше…
— Да, конечно, — согласился Максим.
Они вышли с почты, пересекли тихую деревенскую улицу. Долго шли молча, приближалось расставание. Антон пожелал Максиму только одно:
— Иди не в одиночку на Лысую гриву.
— Нет, в одиночку, Антон. Сам понимаешь, иначе нет смысла.
— Ну смотри. Я не могу запретить тебе этого, как не могу отнять твоей мечты. Хочу только предостеречь. Пожалуй, будь я на твоем месте, поступил бы… точно так же.
— Спасибо, Антон…
— Чего уж… Ну! — Он крепко стукнул Максима по плечу, тот прижал свою щеку к небритой щеке Антона.
5
Это было как чудо, о котором не мог и мечтать Максим. Он приехал в Ленинград на очередной научный семинар, как зачарованный ходил по улицам и площадям этого удивительного города, овеваемого весенним ветром, и вдруг увидел ее.
Лара шла по аллее со стороны Исаакия, шла задумавшись, глядя под ноги, и, конечно, не видела его. А он как остановился у памятника Петру, так и застыл от неожиданности, не в силах ни окликнуть ее, ни пойти за ней следом. Только тогда, когда она обогнула монумент и, свернув к Дворцовому мосту, смешалась с толпой, он словно очнулся и бросился следом, стараясь не потерять ее из виду.
Лара была уже далеко. Она шла все так же, опустив голову, не обращая ни на что внимания.
— Лара!
Она обернулась.
— Лара…
Глаза ее широко раскрылись, губы дрогнули, руки, словно в испуге, поднялись к груди. Несколько мгновений она смотрела на него, будто вспоминая что-то давно забытое, потом слабо вскрикнула. Он взял ее холодные тонкие пальцы и молча прижался к ним губами.
— Ларуся, милая… — прошептал он.
Она грустно улыбнулась:
— Я знала, что ты найдешь меня. Только очень уж долго пришлось ждать…
Этот день пролетел как одно мгновение. Теперь, когда опустилась ночь и приходилось расставаться, Максим вдруг понял, что и чудо кончается, и самая прекрасная сказка не продолжается бесконечно.
Она коснулась ладонью его щеки:
— Надо прощаться! Максим!
— Уже?
— Да. Где ты остановился?
— В Петергофе, в университетском общежитии. Это на электричке с Балтийского вокзала…
Она рассмеялась:
— Знаю, прекрасно знаю. Давно было пора отправить тебя домой. Когда ты доберешься теперь до этого общежития…
— Ерунда! Подумаешь, Петергоф!
— Никаких Петергофов. — Она решительно взяла его под руку. — Сегодня ты мой гость, пойдем ко мне. Это здесь, рядом.
— Идти к тебе?! Но как же…
Она нахмурилась, легко вздохнула:
— Я живу одна, Максим. Вернее, с дочкой. Но сейчас она с папой на даче. Замужество мое было неудачным. И мужа моего больше нет. Для меня нет. И как человека тоже. И хватит об этом! На той квартире, где я живу сейчас, он не был ни разу. Это папина квартира. Вот и все… Идем! О себе не говори ничего, я знаю. В прошлом году проездом в Монреаль у меня были Антон и Света.
— Как?! И он ничего не написал мне!
— Не сердись на него, Максим. Я взяла с них слово никому не говорить, не писать обо мне. Мне хотелось, чтобы ты… сам нашел меня.
— Ларуська… — Он осторожно прижался губами к ее дрогнувшим ресницам.
Площадь опустела. Туманные крылья белой ночи распростерлись над спящим городом. Густой аромат сирени плыл со стороны Марсова поля, провожая их по тихой Инженерной улице, мимо мрачного Михайловского замка и дальше, к Фонтанке, над которой еще плыли белые, чуть подрумяненные облака…