Асы нелегальной разведки

Шварев Николай Александрович

«С подачи» всемогущего М. Суслова Григулевича решительно отодвинули в сторону. Суслов заявил: «О роли тов.

Григулевича в организации покушения на Троцкого сейчас знает почти полмира. Но предположим, что об этом станет широко известно из-за чьей-то оплошности или предательства: бывший сотрудник НКВД, да ещё с таким прошлым, возглавляет академический институт! Тов. Григулевичу целесообразнее оставаться на прежнем, не столь заметном месте в системе АН СССР».

Оставаясь в Институте, Григулевич внёс существенный вклад в разработку столь болезненной для советской истории проблемы, как теория и социальная практика расизма. Исходил он из трёх незыблемых для него принципов: нет шовинизму, нет расизму, нет фашизму.

В 1982

году вышел в свет первый выпуск ежегодника «Религии мира», основанного Григулевичем. Тогда же стала своего рода «энциклопедийным бестселлером» десятитомная серия «Религия в XX веке», изданием которой руководил неутомимый Григ. На его плечах держалась и бесперебойно функционировала Иностранная редакция Секции общественных наук Президиума АН СССР (созданная по инициативе Григулевича).

Нагрузки у Григулевича были запредельные. Надо ещё учесть, что Григулевич входил в редколлегии многих «толстых» журналов и в учёные советы, принимал активное участие в деятельности Советского комитета защиты мира, был членом правления многочисленных обществ дружбы и к тому же находил время для подготовки и участия в конференциях, симпозиумах и конгрессах…

И плюс к этому личная многосторонняя научно-литературная работа. Книги Григулевича, какими бы тиражами они ни выходили, раскупались мгновенно. Его читатели знали, что Лаврецкий мыслит широко, неординарно, блестяще владеет темой, на которую пишет.

«Докторской» работой Григулевича стала монография «Культурная революция на Кубе» (1965). Это многоплановый труд, в котором были исследованы изменения, которые произошли в кубинской культуре после революции: ликвидация неграмотности, реформа образования, подготовка кадров для национальной экономики, отделение церкви от государства и школы от церкви, ликвидация расовой дискриминации. Эта книга «сделала имя» Григу на Острове свободы, где он стал желанным гостем. Григулевич написал документальные романы-биографии, посвящённые Хосе Марти и Эрнесто Че Геваре. Для сбора материалов о героическом партизане он не раз приезжал на Кубу.

Произведения Григулевича были переведены на многие языки мира, и прежде всего на испанский. Можно сказать, что своими книгами он навсегда вернулся в Латинскую Америку.

Научные заслуги Григулевича были признаны за рубежом: он стал почётным членом Ассоциации писателей Колумбии и членом-корреспондентом Института исследований в Каракасе, был награждён венесуэльским орденом Фрациско де Миринды, золотой медалью перуанского Института проблем человека, высшими кубинскими орденами и медалями. Неутомимую деятельность вёл Григулевич в сфере культурных связей: являлся вице-президентом Общества советско-кубинской дружбы, Общества дружбы с Венесуэлой, членом Советского комитета защиты мира и Советского комитета солидарности со странами Азии и Африки.

Образ типичного советского академика почти всегда ассоциируется с «заслуженным достатком», многокомнатной квартирой, полированной мебелью, кожаными креслами, дорогим антиквариатом, личной автомашиной, поездками на престижные курорты. Ничего подобного в быту члена-корреспондента Григулевича не было, хотя его заработки по тем временам были высокими. Основной доход давали гонорары за издание и переиздания книг, в том числе и за рубежом.

В редкие свободные минуты «отставной резидент» был не чужд обычным радостям жизни. Семейный очаг Григулевичей славился гостеприимством и хлебосольством. Коллеги-разведчики и коллеги-учёные, побывавшие в доме у Грига по тому или иному праздничному случаю, единодушно вспоминают, что пиршественный стол был почти всегда уставлен вкусными яствами, изысканными винами и дефицитными водками. Лаура радушно и ненавязчиво потчевала гостей, курсируя между кухней и столовой, снисходительно поглядывая на своего мужа, увлечённого беседой.

По воспоминаниям друзей, Лаура

была человеком поразительно сдержанным, скупым в оценках, не склонным к преувеличениям. Кто-то из московских знакомых характеризовал её как женщину, которая даст фору любому мужику, но при этом выглядит очень женственной. Поклонников у неё было много, и она до преклонных лет пользовалась успехом, не прилагая к этому абсолютно никаких усилий. По словам Надежды Григулевич, «мама всегда оставалась человеком, которого сломить было невозможно даже при самых враждебных обстоятельствах».

Это подтверждают и служебные характеристики Лауры-«Луизы», в которых неизменно присутствовала оценка-вывод: «При необходимости может успешно руководить нелегальной резидентурой».

На политические темы Иосиф предпочитал не говорить, потому что никогда не испытывал позывов к диссидентству. Однако своё отношение к проблемам, переживаемым Советским Союзом, особенно в эпоху «позднего Брежнева», выражал откровенно. Когда в начале 1980-х в «определенных кругах» стала входить в моду Джуна, а вслед за ней и другие экстрасенсы, Иосиф Ромуальдович поставил свой диагноз: «Это — вернейший симптом загнивания. Так было в начале века, когда царизм шёл к концу. Вспомните Распутина и прочих».

Возраст и приобретенные недуги всё больше давали о себе знать, вносили коррективы в его динамичный, безжалостный к самому себе образ жизни. Для «поправки здоровья» он предпочитал подмосковный (в то время. — Авт.)санаторий «Узкое», куца привозил с собой очередную начатую рукопись, нужные архивные материалы и коробки с книгами. Трёхнедельная лечебная путёвка предоставляла ему благословенную возможность для творческой работы. В перерывах Гршулевич неторопливо прогуливался, слегка прихрамывая, по аллеям санатория — невысокий, грузный, широкоплечий, с крупной головой мыслителя, обдумывая очередные страницы труда или только что прочитанную книгу.

По привычке он тщательно следил за всем, что происходило в США и странах к югу от Рио-Гранде. Конечно, Григ мечтал снова побывать в тех странах Америки, где прошли его молодые боевые годы. Но об этом и речи быть не мото, потому что «компетентные органы» не без основания считали, что бывший резидент — вероятный объект для провокаций со стороны западных спецслужб. Куба и страны народной демократии — таковы были позволенные заграничные маршруты Григулевича-академика.

Под занавес своего земного пути Иосиф Григулевич добился всего, почти всего, что планировал на «вторую половину жизни» в те морозные декабрьские дни 1953 года, когда «прошлое» — завершилось, а московское «будущее» только-только начиналось.

Со своим прежним начальником Наумом Эйтингоном [18] , который был осуждён за связь «с бандой Берии» и просидел во владимирской тюрьме 12 лет (1953–1964), Григулевич встречался крайне редко и всегда случайно. На улице, в коридорах какого-либо издательства или в букинистическом магазине. Эйтингон при жизни так и не добился реабилитации и вполне справедливо чувствовал себя человеком ущемлённым. Система, для процветания которой он принёс столько жертв, предательски отторгла его, превратила в изгоя. Наум Исаакович никогда не козырял своими достижениями в разведке. Но в её архивах есть сотни дел с материалами успешно проведенных операций. Именно он завербовал легендарного Рихарда Зорге и долгое время работал с ним.

18

Эйтингон Н.И. (1899–1981). Только через 10 лет после освобождения из тюрьмы Главная военная прокуратура России вынесла заключение, что в действиях Эйтингона за все годы его службы не выявлено фактов, которые могли быть инкриминированы ему как преступление.