Атаман царского Спецназа

Корчевский Юрий Григорьевич

Площадь завалена трупами, остальные убегают. Преследовать не было сил, передовой полк, хоть и на конях пришел, понес большие потери. Тульские же ратники были пешие. Так и ушли татары из города, побросав захваченные в других городах трофеи.

Не знаю, какими путями, но о победе сразу же узнали в крепости – ворота распахнулись, и на улицы высыпали горожане и ополченцы. Все радовались, обнимались. Кто успел припасти заранее – хлебали прямо из горла кувшинов вино и брагу, щедро угощали окружающих.

Пару дней город праздновал победу – по улицам бродили изрядно выпившие горожане и воины,

никто не работал. Но все когда-то кончается, и на третий день меня позвали к воеводе. Рядом с воеводой сидели сотник и наш Михаил.

– Вот что, воин ты добрый, а лазутчик просто знатный. Бери кого-нибудь в пару, пройдите по следам татарским. Надо вызнать – где они, не собрались ли с силами, не грабят ли какой другой город?

Я, естественно, выбрал Петра как своего старого товарища, и, оседлав коней, мы пустились вскачь. Не по дороге, а по следу крымчаков. Заблудиться было невозможно – вытоптанная копытами коней черная полоса земли тянулась, петляя, на юг. Иногда встречали деревни, обезлюдевшие, с сорванными дверями и пустыми хлевами. Не бродили куры, не мычали коровы, не блеяли овцы. Лишь кое-где в грязи, лениво похрюкивая, лежали свиньи. Тягостное и унылое зрелище. На полях, не везде вытоптанных всадниками, колосилась рожь, да вот только убирать ее было некому. Кто в плен захвачен, кто убит, а кто и в города, под защиту крепостных стен убежать успел.

Мы скакали до вечера, преодолев около тридцати верст. Устали изрядно и, увидев брошенные избы небольшой деревеньки, заночевали.

Насколько я помню, это была последняя деревня перед Диким Полем. Здесь кончалась Русь и начинались владения татар. Казанские татары, крымские татары, ногайцы бороздили эти места, считая их собственностью орды, хотя как таковая орда уже распалась на множество улусов и ханств. Вот только привычки великоимперские у татар остались. Надо выбивать. Сильно пока Крымское ханство, не хватает сил у русаков разбить осиное гнездо, но достойный отпор мы давать уже научились.

Встав на заре, позавтракав сухарями с салом и запив водой, я решил разведать путь на коне, о чем и сообщил Петру.

– Валяй, только недолго.

Оставив на его попечение тяжести – щит и копье, я поднялся в седло. Изумрудную зелень деревьев и трав прорезала черная полоса земли. Шла она, огибая овраги да речушки, почти не петляя по Дикому Полю, на юг, в Крым.

Это мы здорово наладили супостата, что он без оглядки рвет домой. От основного пути никаких ответвлений в стороны, к другим русским городам, не было. Я решил еще немного проскакать вперед. Вдали показались столбы пыли. Приблизившись, я увидел отступающих татар. Только картина разительно отличалась от той, что я видел две недели назад. У многих всадников уже не было заводных коней – потеряны в боях, может быть, и съедены – удирали-то без припасов, самим лишь бы ноги унести. Да и численность разбитых татарских полчищ едва ли достигала половины, а то и трети от первоначальной. Обоза при них не было – с ним от преследования не оторваться, хотя и преследования не было. Ну и черт с ними, баба с возу – кобыле легче.

Вдали слева показалась знакомая излучина реки, рядом – изба. Так это же наша застава! Любопытно посмотреть. Надо же – цела. То ли не нашли, то ли жечь не стали,

решив, что им самим пригодится.

Я пустил коня шагом, приблизился поближе. Чу! У коновязи татарские кони – маленькие, мохнатые, не знавшие подков и стремян, злые, как и сами татары. Я пересчитал коней – шесть. Интересно, всадников тоже шесть или трое с заводными конями? Я осмотрелся. Были, конечно, следы пребывания посторонних – конский навоз, какие-то тряпки рваные на обочине тропинки.

Медленно, стараясь не шуметь, приближался я к ограде заставы. Ворота нараспашку, из избы – голоса татарские. Вроде спорят – не поделили чего? Сейчас я вам помогу.

Сзади раздался хруст ветки. Спину обдало холодом. Татарин? Как же я так опростоволосился? Все это пронеслось в голове в одно мгновение, а тело уже среагировало – я резко ушел влево, но все равно удар по затылку был очень силен. Из глаз посыпались искры, голова закружилась, и я провалился в темноту, лишившись сознания.

Глава VII

Сознание возвращалось медленно. Сначала вернулся слух. Глухо, как из-под воды, слышались невнятные голоса. Когда шум в ушах немного стих, голоса стали слышны отчетливее. Речь была явно татарская. Где это я? С трудом, как наутро после обильной выпивки, вспомнил, что подбирался к избе сторожевой заставы, а дальше – темнота.

Надо приоткрыть глаза. Удалось это тоже с трудом: от удара глаза заплыли и веки еле разомкнулись. Наверное, я и сам сейчас похож на татарина, с узкими глазами-то.

За столом сидели четверо татар, они жадно ели руками горячее, только что сваренное мясо. От котла еще шел пар. А котел-то наш, что мы бросили, когда уходили конные налегке. Вот сволочи!

Подташнивало. Точно, сотрясение мозга. Сейчас бы полежать несколько дней на больничной коечке, отдохнуть. Да не получится отдохнуть.

Один из татар, заметив, что я открыл глаза, подошел и пнул меня ногой. От боли я снова чуть не потерял сознание, в голове как колокола зазвенели.

– Что, урус, очухался, собака! Шпионил за нами! Сейчас мы с тобой поиграем – пожалеешь, что родился.

Я попробовал пошевелить руками. Запястья были туго стянуты веревкой, я их почти не чувствовал. Неужели так долго провалялся без сознания?

Татарин подошел ближе и хлестнул меня камчой. Хорошо, что я успел вовремя среагировать и отвернул лицо, иначе быть бы мне без глаза. И так жесткая кожа плетки рассекла ухо и часть щеки, по щеке поползла теплая струйка крови.

– Не нравится, собака? Сейчас ты весь кровью изойдешь!

Он еще раз меня пнул и, отойдя к своим, принялся грязными руками хватать куски мяса и, громко чавкая, жевать.

Я опустил глаза вниз. Сабли и ножа на поясе не было. Да и смешно было бы ожидать, что татары забудут снять с меня саблю. Вон, лежит на столе, мне снизу виден лишь кончик ножен. Надо что-то срочно придумывать, а то пожрут и примутся удовлетворять свои извращенно-кровавые наклонности. Для них кровь, крики жертвы, смерть инородца – слаще пареной репы. Думалось плохо, болела голова.

Полежу чуток, отойду от удара. Как мог, я шевелил кистями, стараясь разогнать кровь и вернуть чувствительность рукам. На руки вся моя надежда.