Атаман. Охота на отражение

Воронин Андрей

Николай шагнул на крыльцо, прислушался, принюхался. Степь пахла как обычно. Однако воздух был тяжелый и вязкий. Судя по всему, погода должна была испортиться в ближайшее время. Как бы в подтверждение этих мыслей, позади дома полыхнула беззвучная зарница, на долю секунды выхватив местность из мрака.

Прохоров, оглядывавший поверх забора окрестности, заметил еще что-то не очень уместное в степи среди ночи. Недалеко от хутора стояла машина… Или показалось? Черт его знает! Он стал ждать следующей вспышки.

Отключившийся телефон,

говоря откровенно, очень беспокоил. Хотя с поправкой на древние деревянные столбы и старые, прогнившие провода, ведущие к хутору это достижение цивилизации, тревожиться не стоило. в обычных обстоятельствах.

Но сегодня никак не получалось списать пропавшую связь на поломку линии. Тревожно все это, ох как тревожно!

Машинально Николай посильнее сжал цевье двустволки. Ощущение под пальцами шлифованного дерева придавало некоторую уверенность. Хотя, конечно, какая тут уверенность – темнотища, гроза, какие-то сволочи околачиваются возле хутора.

Хоть бы Терпухин скорее подъехал, что ли!

Захотелось курить. Прохоров пошарил по карманам, но помятая пачка из-под «Балканской звезды» оказалась пустой. За сигаретами надо было идти в дом.

Полыхнуло еще раз – куда ярче. И прежде чем раздалось гулкое урчание далекого раската, Прохоров убедился: машина вправду была. Легковая, темного цвета, она стояла примерно в трехстах метрах от хутора. Прохоров почувствовал, как защемило под сердцем. Одновременно напомнило о себе поврежденное легкое – вначале короткой вспышкой боли, а потом спазмом тяжелого сиплого кашля. Кое-как справившись с ним, Прохоров сплюнул на землю и в свете очередной зарницы увидел, что кашляет он кровью.

Мысленно он пообещал себе: если этой ночью все разрулится в нормальном русле, то с утра он поедет наконец к врачу.

Гром ударил над степью сочным округлым басом. На него заполошным лаем отозвалась Грета – кавказская с примесью немецкой овчарка. Злющая и истеричная от такого генетического безобразия в своей крови, она признавала хозяином только Прохорова, а жену его и детей терпела. Кусать не пыталась, но даже самый младший из троих отпрысков – Васятка – не приближался к этой зверюге.

Прохоров повернулся в ее сторону, хотел было прикрикнуть.

Выстрел прогремел совсем не страшно, а по сравнению с раскатом приближающейся грозы – даже игрушечно. Грета обиженно взвизгнула, потом залаяла, но с такой болью, что Николая передернуло.

Когда раздался второй выстрел и лай захлебнулся, он уже бежал туда, на задний двор, пригибаясь и взводя курки ружья.

Собака лежала бесформенной грудой, не шевелясь. Прохоров, увидев ее в блеске зарницы, выругался, вскинул ружье и провел стволами вдоль забора, ища мишень, в которую прямо сейчас можно всадить заряд крупной картечи. Пожалел, что не зарядил ружье пулей.

Нет никого. Будто это просто залетела от далекой грозы шальная молния, громыхнула здесь, во дворе, и завершила свою сверкающую жизнь, прихватив Грету.

Прохоров отчетливо услышал громкий шорох слева от дома. Бросился на звук, увидел мелькнувшую тень – явно человеческую. Не тратя времени на окрики и вопросы, рванул спусковые крючки ружья. Дуплет разорвал в клочья напряженный предгрозовой воздух. С громким звоном разлетелась на куски сохнущая на заборе трехлитровая банка.

В ответ выстрелили. Пуля глухо стукнула в стену над головой. И сразу же с другой стороны забора послышалась гортанная, знакомая речь. Чеченцы! Откуда, зачем? Хотя зачем – понятно. Видимо, не дает кому-то покоя назначенная награда.

Перезаряжая на ходу ружье, Прохоров бросился в дом. И тут кто-то упал ему в ноги. Теряя оружие, Николай полетел головой вперед и так ударился о нижнюю ступеньку крыльца, что из глаз посыпались искры.

Сверху уже наваливались, заломали за спину руки. Прохоров рванулся, изворачиваясь, лягнул кого-то, и тут ему в солнечное сплетение врезался приклад ружья – будто бы локомотив на полной скорости. Воздух, казалось, весь вылетел из легких. Прохоров потерял сознание.

3.

Очнулся он оттого, что его ударили по лицу. Ударили сильно, унизительно. Прохоров ощутил во рту соленое, хотел провести рукой по губам, но руки оказались связанными позади спинки стула. Николай еще не успел этого понять, как последовала вторая оплеуха – такая же хлесткая, но безопасная. Как в кино: «Бить буду аккуратно, но сильно!» Только здесь, похоже, далеко не комедия.

Он открыл глаза и увидел собственную гостиную. Правда, виделась она не очень ясно – мало того что на лице налипло изрядное количество подсохшей крови, так еще и некто не поленился направить в лицо связанному пленнику настольную лампу.

– Свет уберите! – проворчал Николай.

Лампа померкла.

– Так удобнее? – произнес хрипловатый голос, владелец которого теперь вырисовывался неверным силуэтом в каскаде разноцветных пятен, пляшущих перед глазами.

– Гораздо, – ответил Прохоров.

Сзади и сбоку всхлипнули. Николай ухитрился развернуться, увидел жену, тоже привязанную к стулу. Детей не было, и это вызывало тревогу.

Когда зрение Николая немного прояснилось, оказалось, что говоривший молод, черноволос, несколько массивен. И красив дикой, опасной красотой, какой может похвастаться тигр.

– Это что за игры? – неприветливо спросил Прохоров.

– Зачем игры? – удивился кавказец. – Это по-настоящему. Играть с тобой и твоими домашними мы еще даже не начали. Но обязательно начнем.

Это было произнесено таким тоном, что Прохоров ощутил приступ отчаяния. Пошевелил руками, ногами. Ну да, спеленали на совесть, из такого бы даже Гудини не сразу выбрался. А с поправкой на то, что тут пять мордоворотов известного фенотипа, великий фокусник мог разве что положиться на Бога.

– А это обязательно? Я понимаю: ко мне у вас счеты, но при чем моя семья?