Атаман
Шрифт:
— Выходи, старик, — голос его был громким и решительным. Он хорошо говорил по-русски, во всяком случае акцент был почти неуловим. — Выходи, если ты не трус, сразимся лицом к лицу. — Он, вытянувшись на цыпочки, перешагнул плетень и, держа ружье наперевес, словно в атаку решительно двинулся к дому.
— Хорошо, — пробурчал старик, — выйду, что не выйти. — Он медленно выпрямился перед окном, давая противнику возможность увидеть это действие, — свеча в глубине дома по-прежнему горела — поднял ружье и прицелился. Черкес на ходу тоже вскинул оружие к плечу. Выстрел на мгновение ослепил обоих. Хамид неловко
— Вот и все, — глухо произнес дед Тимка и поднял голову, вглядываясь в даль, ему показалось, что по дороге, ведущей к дому, скачут кони.
Около двух десятков казаков примчались по тревоге, поднятой дежурным, когда скоротечный бой был уже закончен. Старик встретил подоспевшую помощь во дворе с берданой в руках. Склонившись над трупом, он сокрушенно вглядывался в безбородое красивое лицо. К нему подбежал разгоряченный Пантелей — сын. Ничего не спрашивая, встал рядом и тоже всмотрелся в мертвца. Он был без рубахи, белое тело светилось в накатывающей темноте. Остальные казаки, частично спешившись, остались за плетнем. Заместитель Атамана Петр Жук, постукивая кнутом по ладошке, приблизился к забору.
— Все живы, дядя Тимофей?
Старик медленно поднял голову:
— Живы, что нам будет.
— Все здесь или ушел кто?
— Да вроде все, хотя, кто их бусурманов знает. Можа, кто и припрятался в кустах, пока мы здесь воевали. Ну, это вряд ли. На всякий случай пошли кого-нибудь к оврагу — поглядеть.
Петр обернулся к ожидающим казакам и махнул рукой в сторону густых зарослей:
— Посмотрите кто-нибудь.
Несколько человек тут же отделились от остальных и, разогнав коней, насколько позволял лес, скрылись в темноте.
Приблизилась бабка Пелагея. Прижимая уголок платка к губам, остановилась рядом, всматриваясь в убитого. Всхлипнула:
— Молодой совсем, зеленый.
— Зеленый, а туда же, — дед Тимка покачал головой.
— Куда их девать будем? — Жук кивнул в сторону трупов.
— Со двора надо бы вытащить. Сложите за плетнем.
— За плетнем, так за плетнем. Ночь пролежат, ничего им не сделается.
Казаки привязали коней к забору подальше от ворот, чтобы на покойников не дергались, они хоть и обученные, но все ж не привычные — не каждый день мертвецов видеть приходится, и занялись трупами.
Петр приблизился к Калашниковым.
— Ну, дядька Тимофей, рассказывай, из-за чего у вас тут русско-турецкая война случилась.
Старик, наблюдая, как двое крепких казаков, казалось, без труда подхватили за руки и ноги мертвого черкеса и потащили за ворота, негромко отозвался:
— Да че рассказывать. Узнали поди, что здесь всего-то живых старик да старуха, вот и решили пограбить маненько. Да не вышло. Я их первый увидел, — Старик поднял голову. — Думали, раз старый, значит, пальчиком погрози и делай, что хочешь. А вот шиш им, — он резко ребром ладони отмерил на руке по локоть, — накося выкуси!
Жук почесал затылок.
— В общем, все понятно. Поутру пошлю гонца к адыгам — пусть разбираются, чьи тут засланцы похозяйничать хотели. Мы их в гости не звали, так что к нам претензий быть никаких не могёт. Василий, все что ли?
Из-за плетня раздался луженый голос невидимого казака.
— Все!
— Сколько их?
— Шестеро.
— Славно дядя Тимофей потрудился. Молодец! — Петр Жук — пожилой казак, чуть постарше Тимофея, хлопнул того по плечу, — будут знать, как соваться.
Вернулись казаки, что отправлялись проверить не остался ли кто в зарослях. Не нашли никого.
— Вот и замечательно, — подытожил Жук и направился к выходу со двора.
И уже взлетев на круп скакуна, не удержался и еще раз гаркнул:
— Нет, дед, ты у нас такой молодец! Будем награду для тебя просить в крае, — И, хмыкнув, добавил, — будут знать, как на казаков набеги устраивать. Ух! — Он помахал, угрожая той стороне свернутым кнутом. — Но, пошел! — И аккуратно потянул повод, поворачивая коня на дорогу.
За поворотом быстро стих конский топот. Во дворе, привалившись друг к другу плечами, стояли дед с бабкой, рядом, кинув вдоль тела тяжелые руки, сутулился огромный Пантелей. Он остался на всякий случай, мало ли что: вдруг кого-то не добили-таки. Да и порядок надо навести, хотя бы двери в сарае наскоро забить, хорошо чинить — это уже утром.
К обеду полянка перед домом деда Тимки снова наполнилась народом. Поодаль, в теньке посаженных еще отцом старика лип, кучковались казаки. Пустив коней пастись на горячую траву, они тихо беседовали, изредка внимательно поглядывая на адыгов, молчаливо грузящих тела убитых родственников в телегу. Те деловито отирали пот на лицах, хмурились и, стараясь не выдать искры ненависти в глазах, работали споро, не поднимая взглядов. За их работой наблюдали два седых старика в огромных папахах. Во дворе Пантелей, зажав в зубах мелкие гвоздики, забивал досками разбитое окно. За новым стеклом нужно ехать в город. Решили пока обойтись без него. Дед Тимка снял с петель дверь от сарая и, уложив ее на землю, ползал на коленях вокруг — менял выломленные плахи.
Много ли надо времени, чтоб закинуть шесть легких и уже испускающих тухлый запашок тел на сено, припасенное на телеге? Не успели казаки выкурить по цигарке, как адыги, вытирая руки о черкески, столпились в стороне, молчаливые и грозные. Казаки незаметно насторожились. От соседей отделился старик. Сухой и высокий, все еще плечистый — когда-то был знатным джигитом — приблизился и положил руку на кинжал.
— Уважаемые, — с сильным акцентом, похоже с трудом преодолевая себя, выговорил он, — покажите нам тех грозных джигитов, что убили наших детей.
Старик Роденков откинул окурок щелчком.
— Зачем вам? — Он отправился с молодежью за старшего, ну и присмотреть заодно — как бы чего не натворили сгоряча.
Старый адыг постарался придать лицу миролюбивое выражение, но оно, не привычное к такому состоянию, плохо слушалось хозяина. Вместо этого лицо стянула двусмысленная ухмылка, скорее зловещая, чем вежливая.
— Ну, если они боятся, тогда, конечно, не надо, — он зло прищурился, — так, да?
Несколько казаков невольно дернулись к аксакалу. Роденков остановил их еле заметным движением руки.