Атаман
Шрифт:
— Да вы что, мужики, зачем мне брехать, я же сам по доброй воле все рассказал. Сейчас все нарисую, расскажу.
Василий Иванович протянул Беспалому блокнот и ручку:
— На, рисуй. А то мы с тобой что-то долго разговариваем.
Беспалый облегченно схватил блокнот и зубами стянул колпачок с ручки.
К двухэтажному дому Чехерды подкатили не таясь, громко тормознули прямо перед железными с коваными завитушками, явно дорогими воротами.
— Пока все точно, — констатировал Василий Иванович. — Что-то будет дальше, — и первым вылез из салона.
Калашников,
— И что они так любят этих кавказцев? — Самогон недоумевающее приподнял плечо, — тупые же собаки и бешеные. Кроме хозяина никого не признают.
Василий Иванович подошел и встал рядом, прислушиваясь:
— Не скажи. Не такие они и тупые. Разные бывают. С собаками же как — все от хозяина зависит. Он тупой — и пес такой же, хозяин хитрый, двуличный — и пес с подкавыркой, любитель из-под тишка тяпнуть.
— Ну, ты, Иваныч, целую теорию развел… — Самогон не успел договорить. Во дворе раздалась короткая команда: «Урус, место» (Самогон возмущенно цыкнул: «Как собаку назвал, скотина»), и в сторону калитки зашаркали чьи-то ноги. Громко стукнул отодвигаемый засов и перед казаками предстал Чехерды — адыг лет пятидесяти, но выглядевший моложе, высокий, поджарый, с небольшой аккуратно подстриженной бородой и острым неприязненным взглядом, который он, впрочем, не совсем удачно попытался замаскировать широкой улыбкой.
— Калашников, Викторович, вот не знал, что ты заедешь, плов бы приготовил. Вот неожиданно. — Он чисто говорил по-русски, если не видеть его смуглое восточное лицо, ни дать ни взять — мужик из российской глубинки. — Заходи, заходи, — он посторонился и когда гости по одному прошли на широкий двор, быстро выглянул на улицу и закрыл за ними калитку.
— День добрый, уважаемый, — Виктор Викторович, от которого не укрылось, как Чехерды выглянул на улицу, остановился у высокого крыльца. — Мы к тебе по делу.
— Понятно, что по делу. Куда пройдем? В дом или здесь под навесом присядем? — Он показал рукой на огромный, метров, наверное, десять на пять навес, под которым разместился длинный, со столешницей из дуба стол с лавочками по бокам.
— Давай здесь присядем, на улице сейчас хорошо, не жарко.
— Хорошо, как скажешь, — он пропустил гостей вперед и, вытянув шею, крикнул в открытое окно, — Фатима, принеси чаю.
Не торопясь, расселись. Причем получилось так, что Чехерды сидел по одну сторону стола, а казаки — по другую.
— Чайку попьем, потом говорить будем? — адыг глядел из-под лобья, при этом старательно улыбаясь.
— Думаю, не будем тянуть кота за хвост, — Калашников устроился поудобней, — Тут такое дело, — он переглянулся с казаками, — в общем, сегодня тебе привезли один велосипед. Этот очень важный для нас велосипед украли у нашего Атамана. Прямо со двора увели. Кто это сделал, мы еще найдем, но сейчас речь не о том. Велосипед у тебя, и это мы знаем. Был бы простой велик, мы бы к тебе не пришли, но он не простой, а Атамана Жука. Знаешь же его?
— Кто вашего Атамана не знает? — неопределенно отозвался Чехерды. Он слушал внимательно, но лицо оставалось непроницаемым.
— Так вот, — продолжил Виктор Викторович, — я думаю, ты человек умный, у тебя легальный бизнес — место на рынке, по-моему, и в районе у тебя точка есть. (Чехерды усмехнулся: «Все знают»). И, конечно, как человек умный, ты не хочешь сложностей с курскими казаками. Я правильно понимаю?
Чехерды сразу не ответил. Отклонился от стола, чтобы не мешать появившейся с подносом в руках супруге расставлять чайные чашки и вазочки со сладостями. Дождавшись, пока она разольет горячий зеленый напиток по чашкам и уйдет, адыг задумчиво почесал подбородок.
— Викторович, я тебя услышал. И только из уважения к тебе признаюсь. Да, привозили мне велосипед, было такое, — он резко поднял взгляд, — но ты понимаешь, я ведь за него деньги заплатил. Как так взять и отдать просто? Я же в убытке окажусь.
Самогон заерзал и хотел что-то возразить, но Калашников с силой прижал его руку к столу, призывая помолчать.
— Чехерды, ты же считать умеешь. Так вот посчитай. А если Атаман — вот случится такое, он у нас хоть и не обидчивый, но так, гипотетически представим — обидится. И что он сделает, как думаешь? Самое простое — ты место в Курской потеряешь враз. Если захочет, менты тебя арестуют за сбыт краденого. Потом, может, и отпустят, конечно. Но это потом. Неприятностей не оберешься. Есть и другие не такие однозначные возможности тебе жизнь испортить. И все это — подумай — из-за какого-то велосипеда. Стоит он того? Я считаю, не стоит. — Калашников откинулся на лавочке. — Как думаешь, Чехерды?
Тот снова выжидательно почесал заросшую щеку.
Василий Иванович отхлебнул горячего чаю и качнулся вперед:
— За казаками в станице сейчас сила, знаешь, поди. Сделай казакам доброе дело и тебе зачтется. Мало ли что в будущем понадобится, а тут мы — добро помнящие.
Чехерды задумчиво улыбнулся:
— Да вы пейте чай, остынет скоро. Угощайтесь. Все свое, свежее. — Он смотрел в сторону. Думал.
Казаки не мешали. Молча отхлебывали чай, закусывали сладкой выпечкой. Ждали.
— Нет, ну вы, ребята, любого уговорите, — Чехерды качнулся и махнул рукой, — ладно, убедили. Сейчас приду, — Он поднялся и быстро скрылся за углом дома.
Колька Самогон повернулся к Калашникову:
— Как думаешь, он за велосипедом?
— А ты думаешь, за автоматом?
— Да кто ж его знает. На морде не написано. Но вот, чего мне точно не хочется, так это сидеть просто так и гадать на кофейной гуще, — С этим словами Самогон поднялся и нарочито неторопливо пошагал к калитке, намереваясь ее приоткрыть, чтобы иметь хотя бы один путь для экстренного отхода. Конечно, он понимал, что вздумай Чехерды всерьез расправиться с казаками, никакие открытые калитки им бы не помогли. В этот момент Самогон впервые после армии пожалел об отсутствии проверенного «калашникова» под рукой. Он успел дойти до калитки и взяться за ее ручку. Из-за угла показалось колесо велосипеда, а за ним улыбающийся Чехерды: