Атаульф
Шрифт:
Мы не знали, как с вандалкой половчее разговор завести. Остановились рядом, потоптались. Наконец Гизульф спросил:
— Чего ты тут сидишь?
Арегунда ответила, что к Хродомеру ходила, относила ножи, какие Визимар для Оптилы сделал. Медом расплатился Оптила.
У нее на коленях горшочек с медом стоял. Предложила нам угоститься. Мы палочкой поковыряли, но только чуть-чуть, чтобы ее не рассердить.
Меда отведав и поблагодарив учтиво, Гизульф к вандалке со своими вопросами подступиться решил. Рот уже раскрыл.
Тут Арегунда вскочила, за копье свое схватившись.
Из-за
Огромен был тот всадник, даже от брода видать. Остановился и назад смотреть стал.
А дозорных на кургане нет… Я это только сейчас понял.
Следом за всадником и лошадь с телегой показалась, а за телегой еще одна лошадь шла, порожняя.
Вандалка нам сказала, чтобы мы в село бежали, людей полошили. Но мы с Гизульфом сразу узнали лошадь дяди Агигульфа. И самого дядю Агигульфа узнали, он на телеге сидел. И на то вандалке указали.
Сперва мы подумали, что они с дедом телегу в бурге выиграли, и отослал дед телегу домой, чтобы обратно не проиграть ее ненароком в кости.
Но вот ближе подъехали, и увидели мы, что на телеге дедушка Рагнарис лежит, бороду вверх уставя и дядю Агигульфа яростно ругая на чем свет стоит.
Рассмотрели мы дядю Агигульфа и едва узнали его. Как ворон сидел, нахохлившись. В первый раз видно было, что с Ульфом они родные братья, ибо никогда прежде не был дядя Агигульф на Ульфа похож.
Тут и тот большой всадник подъехал. Приметного на нем была кольчуга. Прежде мы про кольчуги только от Ульфа и дяди Агигульфа слышали, а в селе ни у кого кольчуги не было. Кольчуга была как длинная рубаха, только из металла, а под мышкой зияла большая дыра. И шлем у того всадника был не такой, как у наших воинов, — круглый, а шея кольчужным воротником прикрыта.
Щит он возил круглый, меньше, чем у наших воинов, а умбон как шип.
Всадник тот дороден был, сложением великан, вроде тех, про которых дядя Агигульф нам с Гизульфом рассказывал. Чуть не до глаз рыжим волосом зарос, бородища по кольчуге метет едва не до пупа.
Завидев Гизульфа, тот великан проревел скорбно:
— Не узнаешь ли меня, Гизульф?
Но тут дядя Агигульф на телеге поравнялся с ним и сказал устало тому великану:
— Давай, Лиутпранд, языком с мальцами не мели, не до того.
А нам сказал, чтобы бежали скорей домой. Тут такое дело…
Дед на телеге оживился и тоже бранить нас стал, что дармоедствуем. И дяде Агигульфу досталось: совсем ума с Лиутпрандом лишились, вставать ему не дают, надругаться над отцом вздумали…
Тогда только поняли мы, что рыжебородый великан тот — дядя Лиутпранд. Удивился я, как раньше его не признал. Ведь это тот самый дядя Лиутпранд, что срубил в бою голову нашему дяде Храмнезинду и через это родичем нашим стал. Лиутпранд, когда голову дяде Храмнезинду срубил, с дядей Агигульфом бился. И полюбились они друг другу. И уговорил дядя Агигульф Лиутпранда к нам ехать.
Лиутпранд привез голову Храмнезинда в кожаном мешке нашему дедушке Рагнарису и уплатил вергельд за убийство Храмнезинда.
А потом он, наущаемый дядей Агигульфом, пролез между ног у Ильдихо и тем самым стал нашему дедушке Рагнарису как бы сыном, а нам — дядей, по нашему обычаю. Конечно, Ильдихо — не жена дедушки, а наложница. Но ведь и дядя Храмнезинд был рожден от бывшей рабыни Алариха.
И хотя дядя Лиутпранд не такой близкий дядя, как Агигульф, но мы его все равно любили. И когда он пропал, наша сестра Галесвинта плакала.
Хродомер за то осуждает нашего дедушку Рагнаниса. Хродомер очень не любит Лиутпранда, потому что Лиутпранд, желая подольститься к дедушке, то и дело громко поносит Хродомера. Этому Лиутпранда дядя Агигульф научил.
Дедушка Рагнарис говорит, что не за то Хродомер не любит Лиутпранда. А за то, что Лиутпранд на Галесвинту заглядывается, а хродомеровых дочерей-перестарок и не смотрит.
Дядя Лиутпранд прогудел:
— Беда, Гизульф, беда.
И следом за телегой шагом к селу поехал. А мы вперед них побежали.
Первым навстречу нам Ульф выскочил. За ним Тарасмунд.
Гизульф, задыхаясь, выпалил:
— Дед вернулся! Лиутпранд с ним вернулся! Беда!..
Тут и телега на двор въехала. Отец наш и Ульф подбежали к телеге, где дедушка лежал.
Дедушка Рагнарис, не переставая, ругательствами сыпал, будто бредил, а дядя Агигульф в это время рассказывал торопливо, деда перебивая (чего раньше никогда не делал).
Дядя Агигульф сказал, что дед, как приехал, сразу к Теодобаду направился. С почтением принял его Теодобад. По правую руку от себя посадил в дружинных хоромах. И только начал было дед говорить, беды наши и нужды перечисляя, как вдруг за грудь схватился и на скамье осел. Губы у деда посинели, глаза бессмысленные сделались. Дядя Агигульф сказал, что он испугался. Он и до сих пор в страхе.
Вытащили деда на воздух, перед хоромами, на землю уложили, рубаху на нем порвали, чтобы не душила, знахарку кликнули.
Знахарка сказала, что в дедушке Рагнарисе худая кровь завелась и что эта дурная кровь с доброй кровью борется.
Дядя Агигульф спросил, не выпустить ли из жил дурную кровь?
Но знахарка сказала, что это никак нельзя сделать, потому что дурная кровь с доброй кровью перемешалась. Вся надежда на то, что добрая кровь победит.
И отвар дедушке дала.
Дедушка Рагнарис отвару выпил, ожил и сказал, что домой ему нужно. Что Теодобад и без него знает, что делать. что он к Теодобаду Алариха пришлет, отца его. Знает он, как Алариха-курганного к Теодобаду прислать.
И хоть немощен был дед, а перечить ему никто не посмел.
Дядя Агигульф сказал, что, хвала богам, как только в бург въехали с дедом, так сразу Лиутпранда повстречали. Лиутпранд сам только-только в бурге появился и к нам ехать хотел.
Ну да не до Лиутпранда сейчас всем было.
Телегу же эту в бурге взяли. У военного нашего вождя Теодобада. Дал и даже скрипеть не стал. И шкуру оленью дал постелить. Правда, старая шкура, частью облезла.
Деда на дворе устраивать стали — не в дом же его нести, где Ахма смердит. Прямо на телеге, ибо дядя Агигульф за знахаркой повторил, что трогать деда опасно.