Атлант расправил плечи. Трилогия.
Шрифт:
– Да, – согласился Риарден, – принесет.
– Просто… просто я надеюсь, что ты не попадешь с ним в беду.
– Какую беду?
– Ах, ну не знаю… просто сейчас… есть люди, которые… как бы это сказать… все может случиться…
– Что может случиться?
Ларкин сидел, сгорбившись, молящие, ласковые глаза смотрели снизу вверх. Его короткое полное тело всегда казалось беззащитным и незавершенным, он словно бы нуждался в раковине, в которую можно было нырнуть при первом прикосновении неизвестной опасности. Тоскливые глаза, потерянная,
– У тебя нет хорошей рекламы, Хэнк, – сказал он, – пресса всегда не жаловала тебя.
– Ну и что?
– Ты не популярен, Хэнк.
– Ни разу не слышал, чтобы мои заказчики были чем-то недовольны.
– Я не о том. Тебе нужно нанять хорошего пиарщика, чтобы он продавал тебя публике.
– Зачем? Я торгую сталью.
– Но ты же не хочешь, чтобы публика была настроена против тебя. Общественное мнение, знаешь ли, вещь ценная.
– Не думаю, чтобы общество было настроено против меня. И еще я считаю, что любят меня или нет, не имеет никакого значения.
– Газеты настроены против тебя.
– У них есть свободное время. У меня его нет.
– Мне это не нравится, Хэнк. Это нехорошо.
– Что?
– То, что они пишут о тебе.
– И что же они пишут обо мне?
– Ну ты сам это знаешь. Что ты упрям. Что ты безжалостен. Что ты никому не позволяешь разделить с тобой участие в управлении своими заводами. Что единственная твоя цель – делать сталь и вместе с ней деньги.
– Но это и есть моя единственная цель.
– Ты не должен этого говорить.
– Почему же? И что должен я говорить?
– Ну не знаю… но твои заводы…
– Они ведь мои, не правда ли?
– Да, но… но ты не должен слишком громко напоминать об этом людям… Ты знаешь, как сейчас с этим… Они считают твою позицию антиобщественной.
– Их мнение мне абсолютно безразлично.
Пол Ларкин вздохнул.
– В чем дело, Пол? На что ты намекаешь?
– Ни на что… ни на что, в частности. Только в наше время никто не может сказать заранее, что может случиться… Приходится быть осторожным…
Риарден усмехнулся:
– Не пытаешься ли ты позаботиться обо мне, a?
– Просто я твой друг, Хэнк. Я тебе друг. И ты знаешь, как я восхищаюсь тобой.
Пол Ларкин всегда был неудачником. Все, что он начинал, складывалось посредственным образом, не приводя ни к полному провалу, ни к успешному завершению. Он был бизнесменом, однако никак не мог надолго закрепиться в какой-нибудь отрасли. В настоящее время он пытался удержаться на плаву вместе со скромным заводом, производившим оборудование для рудников.
Пребывая в трепетном восхищении перед Риарденом, человек этот лип к нему многие годы. Он приходил за советом, иногда – не часто – просил взаймы; суммы были умеренными, и он всегда возвращал их, хотя и не всегда в срок. Похоже, что на подобную дружбу его подвигала присущая анемичной персоне потребность впитывать жизненные силы из непосредственного контакта с человеком, ими переполненного.
Наблюдая за деятельностью Ларкина, Риарден невольно вспоминал муравья, изнемогающего под тяжестью хвоинки. То, что трудно ему, не требует от меня никакого усилия, думал Риарден, наделяя друга советом, a также – при возможности – тактичным и терпеливым вниманием.
– Я твой друг, Хэнк.
Риарден вопросительно посмотрел на гостя.
Ларкин отвернулся, как бы что-то обдумывая, и после некоторой паузы осторожно спросил:
– А как дела у твоего человека в Вашингтоне?
– Нормально, надеюсь.
– В этом следует быть уверенным. Это важно. – Он посмотрел на Риардена и повторил с подчеркнутой настойчивостью, как бы исполняя трудный моральный долг: – Хэнк, это очень важно.
– Полагаю, что так.
– На самом деле, я приехал сюда, чтобы сказать тебе именно это.
– По какой-то конкретной причине?
Подумав, Ларкин решил, что выполнил свой долг:
– Нет.
Тема эта была неприятна Риардену. Он понимал, что следует иметь человека, который будет защищать его интересы в законодательных органах; все предприниматели располагали подобными людьми. Однако сам он никогда не уделял особого внимания этой стороне своего дела и никогда не мог убедить себя в том, что она действительно необходима.
Всякий раз, когда он пытался задуматься над тем, что некто за деньги должен лоббировать интересы компании в верхах, его останавливало некое отвращение, состоявшее из смеси скуки и брезгливости.
– К сожалению, Пол, – принялся он рассуждать вслух, – к этому делу приходится привлекать совершенно никчемных людей.
Отвернувшись в сторону, Ларкин произнес:
– Такова жизнь.
– И черт меня побери, если я понимаю причину. Ты способен назвать ее мне? Что в мире идет не так?
Ларкин скорбно пожал плечами:
– Зачем задавать бесполезные вопросы? Насколько глубок океан? Как высоко небо? И кто такой Джон Голт?
Риарден распрямился в кресле.
– Нет, – произнес он отрывисто. – Нет. Нельзя позволять себе подобные настроения.
Риарден встал. Утомление оставило его, едва речь зашла о деле. Он ощутил бунтарский порыв, потребность вернуть и заново утвердить свой собственный взгляд на бытие, смысл которого он так остро ощущал сегодня по дороге домой и которому ныне угрожало что-то безымянное.
Чувствуя возвращение энергии, Риарден зашагал по комнате. Он посмотрел на своих родных: бестолковые и несчастные дети, все, в том числе и его матушка; глупо обижаться на их недомыслие; оно является следствием беспомощности, а не злого умысла. И именно ему следует научиться понимать их – он может передать им свою радостную и беспредельную силу, которую они не в состоянии ощутить.