Атлантида
Шрифт:
— А несомненно-с! — ответил профессор: — человек не только жил в ледниковый период, но даже у нас, в дикой Европе, вырезывал уже на бивнях мамонта сцены охоты за ним.
— И вы полагаете, что население Атлантиды было так же культурно, ну, скажем, как египтяне?
— Выше… куда выше!!! Оно было просвещеннее нас! Мир переживает Бог весть какую по счету эру расцвета!
— Да может ли это быть? Ведь кругом же глубочайший каменный век был, всюду одни дикари, полу-орангутанги жили?
— А Китай? — возразил профессор: — разве он тысячи лет не находился в точно таких же условиях? Культура древней Греции, которой так гордится Европа, — из семян Атлантиды! Представляете себе это зрелище… — с большим подъемом добавил
Он вдруг поразил меня необыкновенным сходством с ожившим и важным фарфоровым китайцем.
— Корабли? почему же по воздуху?.. — удивился я.
— Да, у них были не наши жалкие аэропланы и дирижабли, а настоящие воздушные корабли! Повторяю, атлантидцы знали больше нашего! А на кораблях группы людей, — среди них — Зевс, величайший художник — Аполлон, первейшие красавицы — Венера и Диана, весь цвет ума и таланта…
— Вы поэт!!!… — сказал я. — Картинка для фантастического романа действительно прекрасная!
Профессор покачал головой.
— Не фантазия это!… — задумчиво проронил он: — фантазия всегда позади действительности!…
Со стороны дома появился торопливо шедший, полный и плечистый господин в белом фланелевом костюме, и я узнал в нем своего приятеля. Панама его была сдвинута почти на затылок, маленькую темную бородку, как пробор, рассекала по- средине полоска седины.
Увидав меня, Иволгин протянул вперед обе руки.
— Вот он?!… Здорово, дружище!!.. — воскликнул он, подходя к нам и вглядываясь в меня карими глазами. На профессора он не обратил ровно никакого внимания.
— Отцы мои, да какой же мы чемодан приобрели?!… — добавил он, погладив меня по животу и садясь между нами.
— Да и вы ничего себе… тоже по всем трем измерениям вспухли!.. — ответил я.
— Да, да!! погрузнел, отяжелел!.. — улыбаясь, согласился Иволгин: — что поделаешь, «и хором бабушки твердят — как наши годы-то летят»?..
Начались обычные расспросы. Во время них я убедился, что полнота Иволгина была нездоровой; на лице его лежал бурый оттенок, оживившиеся ненадолго глаза утратили блеск и закрылись усталыми.
— Да вы здоровы ли? — спросил я.
— Как бык!.. — был ответ. — Заработался немного…
— Верно! — подтвердил профессор: — пересаливаете, мой друг!..
— А над чем вы работаете?
— Мы с профессором вместе трудимся… в области спиритуалистики!
Я изумился. Этот завзятый естественник и здоровяк был так далек всегда от всего туманного и фантастического!
— Вот так история?!.. — проговорил я: — да вы не столы ли уж вертите?
— И столы вертим!.. — подтвердил он, — а вы чему удивляетесь? «Многое есть на свете, друг Горацио» и пр.!
— Что же вас в этом деле интересует? Чего вы достигли?
— Интересует неведомое. А достигли многого: сейчас мы ведем очень важные переговоры с Зевсом.
— С кем?! — с изумлением спросил я. Мне показалось, что приятель шутит или с ума сошел, но нет — выражение его лица, также как и его соседа, было вполне нормальное и серьезное.
Я легонько дернул его за рукав.
— Почтеннейший, а у вас здесь все благополучно?.. — вполголоса осведомился я и показал пальцем себе на лоб.
Иволгин и профессор посмотрели друг на друга и улыбнулись.
— Видите… — обратился к нему профессор: — таков вообще суд общества — что непонятно, то и ненормально!…
— Вполне хорошо, дорогой мой!.. — ответил мне Иволгин. — Я должен вам призваться, что пятнадцать лет наблюдений за душевнобольными убедили меня, что еще неизвестно, кто более ненормален — они или мы, здоровые!
— То есть?
— Да то, что весь мир, каждая вещь в нем в действительности вовсе не то, за что мы их принимаем! Вот хотя бы небо — голубое ведь оно, а на деле никакой голубизны там нет и междупланетные просторы черны, как сажа в трубе! Если мы с вами не больны, видя «голубое» небо, то почему же считать больными тех, кто видит его черным? Это не признак болезни, а просто, как и все «галлюцинации», есть результат большей восприимчивости или чуткости человеческого аппарата. Скажу образней: мы, здоровые, — это люди, идущие в густом тумане по узкому гребню высокой стены. Мы не видим сквозь него ничего, а только подозреваем. А для других завеса кое-где распахивается… это, по-нашему, сумасшедшие!
— Но что же сообщил вам Зевс, это даже интересно?
— А это уж по его части! — Иволгин указал рукой на профессора. — Константин Борисович, расскажите!..
Старик положил руки себе на колени и подался всем телом вперед.
— Последние годы Атлантиды были ужасны!… — начал он тем тоном, которым обыкновенно профессора начинают свои лекции. — Население страны выросло чрезвычайно, экономический кризис был жесточайший, но решительно никто, за самыми ничтожными исключениями, не желал переселиться в дикую, одетую льдами, негостеприимную Европу или в Африку, полную страшнейшими животными. Жизнь сделалась невыносимой; ослепленный злобой пролетариат вступил в яростную борьбу с культурой, с интеллигенцией, с капиталом и опрокинул их. На всем материке начались резня, пожары, грабежи; избивались старики и дети, огнем и мечом уничтожалось все, что было создано трудами и знанием тысячелетий…
Зевс был величайший инженер Атлантиды. Группа лучших и талантливейших людей сомкнулась вокруг него для последней борьбы и шаг за шагом, электрическими ружьями и убивающими лучами, отстаивала дворец его, но разъяренная стихия одолевала: враги проникли в подвалы и собирались взорвать здание. На плоской крыше его в полной готовности стояли три воздушные серебряные корабля, и Зевс дал сигнал отступать и садиться в них.
Зевс в числе немногих знал тайну о пустотах под материком и знал, что дни Атлантиды сочтены: об этом предупреждали его все учащавшиеся случаи страшных землетрясений. Где было возможно, он возводил под землей чудовищные устои, но, предвидя исход борьбы с одичалой толпой, он бросил работы и минировал главнейшие, державшие своды скалы. И когда сверкающие корабли взмыли высоко в небо — под звериный рев и вой исступленной толпы, плясавшей на картинах наилучших художников и драгоценностях и святынях дворцов и храмов, Зевс нажал кнопку и гул сотряс небо и землю. Здания, церкви, башни — все двинулось друг на друга, все слилось в вопль и крушение и стало проваливаться. Гигантский зелено-черный вал в версту вышиной вздыбился на океане и рухнул в разверстую пропасть, еще кишевшую людьми и падающими зданиями. Все захлестнулось водой… громадные, белоголовые волны одни на всем синем просторе остались памятниками над великой Атлантидой!… Серебряные трубы опять пропели в выси неба и воздушная эскадра понеслась к Европе. А навстречу ей беспредельной желтой пеленой уже вставала из бирюзовых вод Сахара… Дикари в звериных шкурах на плечах подымали вверх головы и падали перед невиданным зрелищем!… Так появились первые боги в Европе. Высоко в неприступных скалах Зевс возвел дворец для себя и оттуда, и там правил миром и забавлялся с друзьями!
Профессор умолк и вздохнул.
— Какая картина… воистину Зевсов размах!!.. — произнес я, охваченный сильным впечатлением от рассказа профессора.
— То-то, друже!.. — сказал Иволгин и прикоснулся ладонью к моему колену. — Нет чудес — и все чудо на свете!
Мы побеседовали еще с полчаса и я начал прощаться.
— А мы вас проводим!.. — сказал профессор, и мы все втроем направились к воротам.
— Рад, что удалось повидать вас и вас, профессор!.. — обратился я к своим спутникам. — Давно я не проводил так интересно время, как сегодня с вами!