Атомный поезд

Корецкий Данил Аркадьевич

— Поехали, — приказал Степан Григорьевич.

«Более приятным местом» оказалась всё та же самая переименованная в ресторан чайная. Белый джип остановился у крыльца.

— Там друзья этих, — испуганно сказала Оксана. — Ну этих…

— С которыми я дрался, — прояснил вопрос Александр.

— Вот и хорошо, — засмеялся Степан Григорьевич. — Сейчас за беспокойство получим!

Он бодро выпрыгнул из джипа, галантно подал руку Оксане и пошёл впереди, но почти сразу его обогнал Алик. Александр с женой отставали на два шага. В таком порядке все четверо и вошли в гремящий музыкой зал.

Там почти ничего не изменилось, только веселья поубавилось — наиболее активные весельчаки приводили себя в порядок на улице, поэтому у блондинок не было партнёров, и площадка для танцев пустовала. Оставшиеся за столом кавказцы то и дело поглядывали на дверь, явно ожидая возвращения соплеменников. Увидев Степана Григорьевича и его спутников, они пришли в замешательство. Хмурые парни в углу приподнялись и почтительно его приветствовали. Навстречу выбежала полная официантка, которая теперь лучилась радушием.

— Добрый вечер, Степан Григорьевич! Вы в зал или в кабинетик?

— Здесь сядем, с народом, — покровительственно отозвался тот.

— Сейчас, я только скатерточку свежую застелю!

— И звук убавь, вы что тут, все глухие? Инвалиды мне не нужны — всех уволю!

Через пару минут Степан Григорьевич и Кудасовы сидели за накрытым хрустящей скатертью столом, а Алик развернул стул и устроился чуть в стороне, внимательно оглядывая зал.

Навязчивая музыка смолкла. Можно было спокойно разговаривать.

— Эта чайная тоже ваша? — спросил Александр.

Степан Григорьевич кивнул:

— Тоже. Я здесь всё куплю. Или почти всё. Надо нормальную жизнь налаживать, а всё связано: завод заработает — без складов хороших не обойтись, потом хочу железнодорожную ветку провести, чтобы вагонами, а не машинами продукцию вывозить. А о человеческом факторе помнить надо? Надо! Карнеги говорил, что для успеха дела заниматься им должны довольные люди. Общежитие для рабочих сделаю, гостиницу для приезжих построю, ресторан в нормальный вид приведу, баню поставлю… А потом думаю в мэры избраться! Как считаешь, Оксана, из меня выйдет хороший мэр?

Сияющая официантка принесла красиво нарезанный арбуз, коробку конфет, бутылку шампанского и пузатую бутылку коньяка. Но это были совсем не те шампанское и коньяк, которые пили офицеры час назад. «Дом Периньон» и «Корвуазье» — французские изыски, на зарплату ракетчика, даже со всеми надбавками, такие не купишь.

— Откуда здесь такие напитки? — судя по тону, Оксана тоже верно оценила угощение. — На столах ничего подобного не видно…

— Мои личные запасы. Гостям их не подают. Да здесь и спроса на такие вещи нет. Но это уже не мои проблемы!

Официантка наполнила бокалы до краёв: Оксане — шампанским, мужчинам — коньяком. Очевидно, такая у Степана Григорьевича была мода.

— Давайте выпьем за встречу! — будущий мэр Кротова залпом осушил свой бокал. Его бледное лицо покраснело.

Изысканно и тихо заиграл оркестр. Диссонансом новой музыке явились четверо ввалившихся в зал людей. В грязной помятой одежде, они еле держались на ногах. Но не от выпитого. На лицах ссадины и кровоподтёки, у одного вдребезги разбиты губы. Они подошли к притихшим землякам и, размахивая руками, стали что-то гортанно кричать, перемежая

родной язык густым русским матом. Но тут же вновь наступила тишина. Все четверо опасливо оглянулись на Алика, после чего застыли, как соляные столпы.

Один из хмурых парней подошёл к Степану Григорьевичу.

— Может, поставить черножопых на перья? Они совсем обнаглели!

Тот покачал головой:

— Не надо пока. Просто объясни им порядок. И пришли ко мне старшего.

Подбежавшая официантка быстро наполнила бокалы. Александр лишь немного отпил из своего, и Степан Григорьевич недовольно спросил:

— Разве я угощаю плохим коньяком?

— Нет, просто это слишком большая порция…

— Разве чудесное спасение не стоит, чтобы за него выпить? При другом раскладе ты бы лежал на улице с разбитым черепом и переломанными костями. А сейчас сидишь за хорошим столом, живой и невредимый. Так что пей!

Александру не понравился этот тон, но он всё же выпил бокал до дна. Сразу в голове зашумело.

— Извините нас, это недоразумение, — к столику подошёл невысокий полный кавказец с округлым животом и узенькими седыми усиками. Он был похож на колобка. На его лице застыло почтительное выражение вежливого внимания. — Ребята горячие, Оганес хотел пригласить девушку, только и всего…

— С ним будет особый разговор, — безразличным тоном произнёс Степан Григорьевич. — А ты собери со своих друзей по пятьсот баксов. Вас сколько, десять? Перемножь по-быстрому…

— Но…

Смуглое лицо побледнело.

— Дрались только трое…

— А остальные их не остановили! Значит, все виноваты! Даю тебе пять минут.

Колобок заметно растерялся.

— У нас и не наберётся столько…

Степан Григорьевич безразлично махнул рукой.

— Это не мой вопрос. Пять минут. А потом… Сам знаешь: счётчик и всё такое… И пусть подойдёт этот, как там его… Оганес.

Губы Оганеса напоминали сырой бифштекс.

— Ишвините, — прошепелявил он и протянул раскрытую ладонь, на которой лежали три выбитых зуба как доказательство искупления вины.

— Ты мою племянницу обидел, гнида! — будущий мэр Кротова приподнялся из-за стола. — Извиняйся как положено, сука! На колени!

— Што?… — Оганес попятился.

— Быстро! На колени!

Тот затряс головой и понизил голос.

— При семляках не могу… Потом стану…

— Алик!

Телохранитель подошёл вплотную и коротко ударил Оганеса в живот. Ноги у него подогнулись, и он упал на колени. Золотые зубы вновь рассыпались, на этот раз по потёртому деревянному полу.

— Теперь извиняйся!

— Ишвините…

— Лучше извиняйся, искренней!

— Ишвините, я больфе не буду… Ишвините…

Такого в кротовской чайной ещё не видели. Посторонние посетители начали поспешно расплачиваться и расходиться. На друзей Оганеса эта сцена тоже произвела впечатление. Колобок бочком скользнул к столу и положил что-то завёрнутое в салфетку.

— Здесь две тысячи и часы. Швейцарские, золотые… Больше нету…

— Ладно, чёрт с вами! — Степан Григорьевич самолично наполнил бокалы. — Пошли отсюда! И имей в виду, я никому не позволю делать здесь погоду! Давайте за справедливость, — он поднял свой бокал.