Аттила. Бич Божий

Представление европейских народов о короле гуннов Аттиле основывается, главным образом, на легендах и преданиях и имеет мало общего с исторической личностью Аттилы. Исторический Аттила практически не известен нам, хотя о нем и дошло до наших дней больше свидетельств современников, чем о большинстве других исторических персонажей той эпохи. Сотворение мифа об Аттиле началось еще в древности, с успехом продолжилось в Средние века и, похоже, не завершилось по сей день, с той лишь разницей, что современное мифотворчество выступает в виде гипотез, с большей или меньшей основательностью претендующих на научность. В этом нетрудно убедиться, прочитав книгу М. Бувье-Ажана, предлагаемую теперь и российскому читателю. Спешу внести

ясность: эта книга служит вкладом не в мифологию, а в библиотеку популярной литературы о замечательных личностях, к числу которых позволительно отнести и Аттилу (замечательный в смысле прославленный, но не обязательно славный). Просто М. Бувье-Ажан увлечен этими гипотезами и щедро делится ими с читателем, ненавязчиво подводя к мысли о предпочтительности той или иной из них. В конце концов, его книга — не научная монография, а скорее историко-биографический роман, и с учетом этого надо подходить к ней. Автор романа находится в иных отношениях с читателем, нежели ученый, опубликовавший монографию: его цель — увлечь, а не убеждать строго научными доводами. Достоверно известные факты столь же достоверно излагаются в книге, а там, где автор ступает на зыбкую почву гипотез, опровергать его можно, разве что предложив еще одну гипотезу…

Трудно говорить очевидные вещи, не рискуя впасть в банальность (потому и банально, что очевидно), но порой еще труднее не сказать их. Рискну и я напомнить, что Аттила был сыном своего народа (не самого смирного) и своего времени (не самого благостного). Каков народ, таков и вождь. Около восьми десятилетий, с 375 по 453 год, из них девятнадцать лет под предводительством Аттилы, гунны повергали Европу в ужас. Страдания, причиненные ими за это время различным народам, неизгладимо запечатлелись в памяти потомков. Само название «гунны» и по сей день вызывает в воображении пугающие образы, и даже исторические исследования, основанные на изучении источников, не смогли сделать эти образы более привлекательными. Гунн — дикий и свирепый варвар. Суждение серьезных исследователей о роли гуннов в истории Европы никогда не менялось. [1] Оно в общем и целом совпадает с народной традицией, даже если и расходится в оценке отдельных событий и фактов. Одно бесспорно: орды гуннов повсюду на своем пути сеяли смерть и разрушение. Ни один из заслуживающих доверия источников не сообщает об освободительной или культурной миссии этого кочевого народа, хотя бы об одном благотворном деянии, пережившем их пребывание в Европе.

Далеко не так просто, как с оценкой гуннов в целом, обстоит дело с суждениями об их знаменитом вожде Аттиле. Его образ словно продолжает жить, постоянно меняясь, то и дело обретая в биографических сочинениях некую романтическую окраску. Вот и в книге М. Бувье-Ажана Аттила выглядит не таким уж и страшным и, совершенно определенно, не столь плохим, как привыкли о нем думать. Если и «Бич Божий», то бичующий по заслугам… Впрочем, полюбить можно кого угодно, любовь не разбирает. Хотя нет, Атгилу, по-моему, нельзя полюбить, да и отношение к нему автора представляемой книги скорее не любовь, а, самое большее, — симпатия, уважение, для которого можно найти обоснование. Все источники свидетельствуют, что Аттила в своей частной жизни был прост и сдержан. Не будучи по своим привычкам и наклонностям аскетом (по гуннскому обычаю он имел многочисленных жен и не чурался известной роскоши при своем дворе), он вместе с тем никогда не забывал, что должен сохранять королевское достоинство. На людях, во время пиров и при переездах, он был исключительно сдержан, что стало его второй натурой. В целом же на основании античных свидетельств создается образ человека, который в качестве вождя варварских орд хотя и внушал ужас, однако лично не производил неблагоприятного впечатления на тех, кто встречался с ним.

Как в легенде, так и в историографии Аттила изображается бесспорно выдающимся правителем, каким представляется, например, Альфред Великий англичанам или Оттон Великий немцам. Был ли Аттила действительно великим правителем? Современные ему авторы характеризуют его как несомненно сильную личность. Аттила был единственным королем гуннов, которому удалось объединить под собственным верховным господством отдельные гуннские и многие другие покоренные ими варварские племена и поставить их на службу своим политическим целям. Во внешней политике он демонстрировал удивительную прозорливость и осмотрительность, умело сочетая силу и хитрость. Проведение им военных кампаний обнаруживает в нем немалый талант стратега. Государственным деятелям Рима он казался тем, кем только и мог казаться — дерзким выскочкой и азартным игроком. Отваживаясь на крупномасштабные акции, он никогда не упускал из виду возможность хотя бы что-то приобрести. Во взаимоотношениях с противниками он становился, как только ощущал неприятие с их стороны, непримиримым и высокомерным до фанфаронства. Несговорчивый и настороженный в переговорах с врагами, он хитро использовал любую их слабость. Зато поверженному противнику он мог продемонстрировать свое великодушие, умел даже привлечь его на свою сторону, оказывая ему доверие. Хорошее взаимопонимание, существовавшее на протяжении многих лет между ним и вождями остготских племен, объясняется исключительно великодушной и умной политической позицией Аттилы. Словом, личность незаурядная, что само по себе и не вызывает сомнений, но не перебарщивает ли М. Бувье-Ажан, с явным удовольствием живописуя, как ловко Аттила водит за нос обоих кесарей, западного и восточного? Конечно, Валентиниан III и Феодосий II — далеко не самые славные персонажи греко-римской истории, но ведь выбирать надо меньшее зло. Впрочем, пусть этот вопрос решают читатели.

Правда, великим

человеком Аттила считался лишь в пределах своего собственного мира, среди родственных ему кочевых племен, которые жили грабежом, не зная высоких запросов и не стремясь к тому, что придавало бы их жизни постоянство и более глубокий смысл. Историческое величие обретается не одними только военными успехами: выдающийся человек должен оказывать на окружающих и некое духовное влияние.

Современные Аттиле греки и римляне, сохранявшие приверженность язычеству, видели в нем в высшей мере опасного врага, с которым приходилось считаться, в остальном же презирали его как варвара, человека, во всех отношениях стоящего ниже их. Все авторы, не исключая и осмотрительного грека Приска, необычайно сдержанного и беспристрастного в своих высказываниях, почти всегда говорят о нем как о «варваре». Известно, что варварами греки и римляне называли всех, кроме самих себя (а греки — и римлян тоже), однако Аттила, на их взгляд, концентрировал в себе варварства неизмеримо больше, чем какой-нибудь вестгот или вандал.

Римские и греческие христиане презирали Аттилу как нехристя. Они считали его не достойным милости Божией, а посему предопределенным для совершения дьявольских дел. Именно этот смысл и вкладывается в его прозвище «Бич Божий». Прозвище человека всегда отражает его место в системе ценностных представлений общества. В христианском мире, ориентированном на спасение души и обретение вечного блаженства, Аттила мог считаться только орудием Дьявола.

«Бич Божий» — страшное определение, а применительно к Аттиле как человеку, который, по свидетельству современников, не отличался патологической жестокостью и не преследовал по вероисповедному или этническому признаку (как это делали, например, король вандалов Гейзерих или король готов Эврих), пожалуй, и слишком суровое. Если же рассматривать Аттилу в ипостаси короля гуннов, то он вполне заслуженно заклеймен этим прозвищем. Гунны оказались для народов Европы одним из самых тяжких испытаний в ту столь изобильную страшными бедствиями эпоху. А как сам Аттила относился к этому прозвищу? И вообще, знал ли он, что христианский мир наложил на него подобное клеймо? Свидетельства источников на сей счет достаточно баснословны и потому не кажутся убедительными. Античные авторы любили приукрасить свой рассказ заведомо вымышленными эпизодами, баснями и анекдотами, не только развлекавшими читателя, но и работавшими на авторскую концепцию. Басня о том, как некий христианский аскет бросил прямо в лицо Аттиле: «Бич Божий!», и как реагировал на это вождь гуннов, в какой-то мере правдоподобна, и этим охотно пользуется М. Бувье-Ажан, заставляя басню работать на собственную концепцию. Авторский выигрыш очевиден: исторической фальсификации нет, Аттила же благодаря этому нехитрому приему предстает еще более загадочной и сложной личностью, интригуя читателя.

Для крещеных и некрещеных римлян Аттила был варварским королем в ряду многих других, столь же, а порой даже и еще более ужасных. Разве Аларих и его преемники не опустошили Италию, Испанию и Галлию? Разве Гейзерих не пронесся смерчем по африканским провинциям Рима и не захватил Сицилию? В отличие от них Аттила, с которого Аэций глаз не спускал, по крайней мере, поддерживал с 434 по 449 год дружеские или хотя бы нейтральные отношения с Западной Римской империей. И тут мы подходим к основной интриге сочинения М. Бувье-Ажана, главными персонажами которой являются Аттила и римский патриций Аэций. Весь сюжет строится вокруг взаимоотношений этих «друзей-врагов», в руках которых на какое-то время оказалась судьба Западной Римской империи. Это — наиболее сомнительный, но вместе с тем и самый выигрышный литературный прием, позволяющий держать читателя в напряжении. На мой взгляд, здесь автор заходит слишком далеко, покидая даже зыбкую почву гипотезы и проваливаясь в трясину ничем не обоснованного допущения того, что эти «друзья-враги» задумали поделить греко-римский мир и равноправными партнерами господствовать в нем. Правда, и здесь нет прямой фальсификации, поскольку читатель без труда может понять, что речь идет не о бесспорном историческом факте, а о догадке автора популярной книги.

По смелости с этой догадкой может сравниться лишь гипотеза, к тому же весьма распространенная, о психической неуравновешенности (если не сказать шизофрении) Аттилы. Так пытаются объяснять нелогичность некоторых поступков предводителя гуннов. М. Бувье-Ажан не разделяет эту гипотезу, хотя и не отвергает ее полностью. Он резонно допускает, что могли быть причины, о которых нам ничего не известно. Действительно, в источниках зияют пробелы, для заполнения которых предлагаются многочисленные гипотезы, и порой довольно сенсационные.

Что же касается целей завоевательной политики Аттилы, то он предпринимал военные походы против Западной и Восточной Римских империй в надежде разжиться богатой добычей, необходимой для оплаты преданности подчиненных ему вождей и верности находившихся под его командованием чужих войск. Когда же король гуннов попытался хитростью и угрозами обеспечить за собой право на управление Западной Римской империей (о чем живо повествуется в книге М. Бувье-Ажана), его намерения разбились о непреклонную позицию Валентиниана III. Так Европа была избавлена от прискорбной участи лицезреть Аттилу сначала в качестве соправителя, а затем, вероятно, и единоличного правителя в Риме или Равенне. Нескольких месяцев его господства хватило бы, чтобы уничтожить в Италии, и без того пострадавшей от нашествия варваров, последние остатки культуры.

Но сумел ли бы Аттила удержаться на западно-римском императорском троне? Едва ли, и не потому, что его личные качества не позволяли этого. Личные качества не имели тогда решающего значения, иначе такой недостойный во всех отношениях правитель, как Валентиниан III, не удержался бы в течение тридцати лет на троне. Решающее значение имело то, что Аттила, вождь кочевников, не обладал государственным мышлением и не имел при себе полководцев и министров, достаточно опытных для управления Империей. В отличие от него вожди готов и вандалов были потомками правителей, повелевавших оседлыми народами; обосновавшись в римской провинции, они тут же создавали постоянную резиденцию, становившуюся действующим центром их нового королевства. Кроме того, они, чтобы упрочить свое господство, привлекали к себе на службу римских чиновников и использовали уже имевшиеся на захваченных территориях управленческие структуры.