Аул Бастунджи

Лермонтов Михаил Юрьевич

XVII

И Зара улыбнулась, и устаХотели вымолвить слова привета,Но замерли. – Вдоль по челу мечтаПромчалась тенью. По словам поэта,Казалось, вся она была слита,Как гурии, из сумрака и света;Белей и чище ранних облаковЯвлялась грудь, поднявшая покров;

XVIII

Черны глаза у серны молодой,Но у нее глаза чернее были;Сквозь тень ресниц, исполнены душой,Они блаженством сердцу говорили!Высокий стан искусною рукойБыл стройно перетянут без усилий;Сквозь черный шелк витого кушакаБлистало

серебро исподтишка.

XIX

Змеились косы на плечах младых,Оплетены тесемкой золотою;И мрамор плеч, белея из-под них,Был разрисован жилкой голубою.Она была прекрасна в этот миг,Прекрасна вольной дикой простотою,Как южный плод румяный, золотой,Обрызганный душистою росой.

XX

Селим смотрел. Высоко билось в немВстревоженное сердце чем-то новым.Как сладко, страстно пламенным челомПрилег бы он к грудям ее перловым!Он вздрогнул, вышел... сумрачен лицом,Кинжал рукою стиснув. – На шелковомКовре лениво Акбулат лежал,Курил и думал... О! когда б он знал!..

XXI

Промчался день, другой... и много дней;Они живут как прежде нелюдимо.Но раз... шумела буря. Всё чернейУтесы становились. С воем мимо,Подобно стае скачущих зверей,Толпою резвых жадных псов гонимой,Неслися друг за другом облака,Косматые, как перья шишака.

XXII

Очами Акбулат их провожалЗадумчиво с порога сакли бедной.Вдруг шорох: он глядит... пред ним стоялСелим, без шапки, пасмурный и бледный;На поясе звеня висел кинжал,Рука блуждала по оправе медной;Слова кипели смутно на устах,Как бьется пена в тесных берегах.

XXIII

И юноше с участием живымОн молвил: «Что с тобой? – не понимаю!Скажи!» – «Я гибну! – отвечал Селим,Сверкая мутным взором, – я страдаю!..Одною думой день и ночь томим!Я гибну!.. ты ревнив, ты вспыльчив: знаю!Безумца не захочешь ты спасти...Так, я виновен... но, прости!.. прости!..»

XXIV

«Скажи, тебя обидел кто-нибудь? —Обиду злобы кровью смыть могу я!Иль конь пропал? – Забудь об нем, забудь,В горах коня красивее найду я!..Иль от любви твоя пылает грудь?И чуждой девы хочешь поцелуя?..Ее увезть легко во тьме ночной,Она твоя!.. но молви: что с тобой?»

XXV

«Легко спросить... но тяжко рассказатьИ чувствовать!.. Молился я пророку,Чтоб ангелам велел он ниспослатьХоть каплю влаги пламенному оку!..Ты видишь: есть ли слезы?.. О! не тратьМолитв напрасных... к яркому востокуИ западу взывал я... но в моейДуше всё шевелится грусть, как змей!..

XXVI

«Я проклял небо – оседлал коня;Пустился в степь. Без цели мы блуждали,Не различал ни ночи я, ни дня...Но вслед за мной мечты мои скакали!Я гибну, брат!.. пойми, спаси меня!Твоя душа не крепче бранной стали;Когда я был ребенком, ты любилРебенка... помнишь это? иль забыл?..

XXVII

«Послушай!.. бурно молодость во мнеКипит, как жаркий ключ в скалах Машука!Но ты, – в твоей суровой сединеВидна усталость жизни, лень и скука.Пускай летать ты можешь на коне,Звенящую стрелу бросать из лука,Догнать оленя и врага сразить...Но... так, как я, не можешь ты любить!..

XXVIII

«Не можешь ты безмолвно целый часСмотреть на взор живой, но безответный,И утопать в сиянье милых глаз,Тая в груди, как месть, огонь заветный!Обнявши Зару, я видал не раз,Как ты томился скукою приметной...Я б отдал жизнь за поцелуй такой,И... если б мог, не пожалел другой!..»

XXIX

Как облака, висящие над ним,Стал мрачен лик суровый Акбулата;Дрожь пробежала по усам седым,Взор покраснел, как зарево заката.«Что произнесть решился ты, Селим!» —Воскликнул он. Селим не слушал брата.Как бедный раб он пал к его ногам,И волю дал страданью и мольбам.

XXX

«Ты видишь: я погиб!.. спасенья нет...Отчаянье, любовь... везде! повсюду!..О! ради прежней дружбы... прежних лет...Отдай мне Зару!.. уступи!.. я будуТвоим рабом... послушай: сжалься!.. нет,Нет!.. ты меня как ветхую посудуС презреньем гордым кинешь за порог...Но, видишь: вот кинжал! – а там: есть бог!..

XXXI

«Когда б хотел, я б мог давно, поверь,Упиться счастьем, презреть всё святое!Но я подумал: нет! как лютый зверьОн растерзает сердце молодое! —И вот пришло раскаянье теперь,Пришло – но поздно! я ошибся вдвое,Я, как глупец, остался на земли,Один, один... без дружбы и любви!..

XXXII

«Что медлить: я готов – не размышляй!Один удар – и мы спокойны оба.Увы! минута с ней – небесный рай!Жизнь без нее – скучней, страшнее гроба!Я здесь, у ног твоих... решись иль знай:Любовь хитрей, чем ревность или злоба;Я вырву Зару из твоих когтей;Она моя – и быть должна моей!»

XXXIII

Умолк. Бледней снегов был нежный лик,В очах дрожали слезы исступленья;Меж губ слова слились в невнятный крик,Мучительный, ужасный... сожаленьеУгрюмый брат почувствовал на миг:«Пройдет, – сказал он, – время заблужденья!Есть много звезд: одна другой светлей;Красавиц много без жены моей!..

XXXIV

«Что дал мне бог, того не уступлю;А что сказал я, то исполню свято.Пророк зрит мысль и слышит речь мою!Меня не тронут ни мольбы, ни злато!..Прощай... но если! если...» – «Я люблю,Люблю ее! – сказал Селим, объятыйТоской и злобой, – я просил, скорбел...Ты не хотел!.. так помни ж: не хотел!»

XXXV

Его уста скривил холодный смех;Он продолжал: «Всё кончено отныне!Нет для меня ни дружбы, ни утех!..Благодарю тебя!.. ты, как об сыне,Об юности моей пекся: сказать не грех...По воле нежил ты цветок в пустыне,По воле оборвал его листы...Я буду помнить – помни только ты!..»

XXXVI

Он отвернулся и исчез как тень.Стоял недвижим Акбулат смущенный,Мрачней, чем громом опаленный пень.Шумела буря. Ветром наклоненныйСкрипел полуразрушенный плетень;Да иногда грозою заглушенныйИз бедной сакли раздавался вдругБеспечной, нежной, вольной песни звук!..