Аун Сан
Шрифт:
Зимой сорок четвертого года агенты японского гестапо — Кемпетаи доносили по начальству, что на вербовочном пункте бирманской армии появляются подозрительные люди. Они проводят в штабе день-два, а потом уезжают обратно.
У Аун Сана был неприятный разговор из-за этого с полковником из Кемпетаи. Полковник сам приехал домой к Аун Сану.
— Ваши агенты плохо информированы, — сказал Аун Сан. — Просто мы теперь более внимательно подходим к отбору добровольцев. Ведь не секрет, что положение на фронте не совсем благоприятно для вашей армии. Мы тоже готовимся к боям. Тех, кого
— Интересно, кого вы считаете достаточно преданными? — спросил полковник. Но он не ждал ответа на этот вопрос. Ему не нравился Аун Сан, не нравились его офицеры, не нравилась вся эта затея с национальной армией. В ней уже куда больше трех тысяч человек, и, хотя она плохо вооружена, от нее всегда можно ждать неприятностей. Правда, эту точку зрения не разделяли в штабе. Японские генералы говорили, что полностью уверены в Аун Сане. Тут, возможно, сказывалась старая вражда между Кемпетаи и армией. Но генералов переубедить не удавалось. Полковнику нужны были факты об измене Аун Сана. Фактов не было. На араканском фронте удалось поймать двух перебежчиков. Известно было, что по крайней мере один из них встречался до этого с Аун Саном. Но перебежчики ничего не сказали. И полковник не стал докладывать о них. На этот раз.
Не удалось и покушение на Аун Сана. Кемпетаи хотело потихоньку убрать бирманского генерала. Оказалось, генерала хорошо берегут его собственные солдаты. А когда о неудачном покушении стало известно в штабе, агентам Кемпетаи пригрозили, что, если они будут путаться под ногами у военных, их тоже могут убрать.
Полковник ушел от Аун Сана ни с чем. А через два дня узнал, что его агент в штабе пропал без вести. Это уже никуда не годилось.
Возбудившая у японцев подозрение активность объяснялась очень просто. Аун Сан вызывал районных и городских организаторов Лиги в Рангун. Явкой был вербовочный пункт армии. А вечерами делегаты встречались с боджоком, и с каждым он разговаривал, у каждого узнавал о настроениях в районе, о собранном оружии, о партизанских отрядах, о готовности к восстанию.
«Мы готовы к маршу» — таким был пароль января и февраля 1945 года.
С делегацией из Бассейна разговор получился особенно длинным. В том районе живет много каренов. Поэтому Аун Сан настаивал, чтобы комитет подготовки к восстанию был смешанным, карено-бирманским.
Делегация из Бассейна получила небольшую сумму денег — Лига была не так уж и богата, взносы собирали тайно и только с верных людей, — пароль дня восстания и последние документы совета. До Инсейна, до пригородов Рангуна, делегацию проводили солдаты из армии. Грузовик с ними ехал в нескольких десятках метров сзади «джипа» с делегатами. За чертой города свернул в сторону. Дальше делегация ехала одна. И, уверенные в полной безопасности, бассейновцы не обратили внимания на то, что за ними идет еще один «джип» с рангунским номером.
У въезда в Бассейн машина с делегатами задержалась на пропускном пункте, и «джип» с рангунским номером остановился рядом. Пассажир его незаметно вылез из машины и, пока делегаты разговаривали с часовыми, проскользнул в будку, к телефону.
У дома секретаря Лиги района Бассейн было выставлено наружное наблюдение. Полковник Кемпетаи был доволен. Кажется, его подозрения начали оправдываться.
Еще через пять дней руководство
То же самое случилось и еще в двух или трех местах. Но везде арестованные с удивительным упорством придерживались одной и той же версии. Они, мол, хотели поступить в бирманскую армию, чтобы вместе с японскими братьями бороться за независимость Бирмы.
А время шло. Сведения об арестах немедленно дошли до Рангуна, и через своих людей, сидевших в полиции в штабе японской армии на связи, даже через все более сговорчивого доктора Ба Mo было сделано все, чтобы освободить арестованных. Командующий японской армией поддержал Ба Mo и дал понять Кемпетаи, что в любом случае арестованные должны вернуться домой — когда Кемпетаи сочтет это нужным — живыми и здоровыми.
— А если они сознаются?
— У вас любой сознается, — ответил генерал. — И я бы сознался после нескольких допросов. Так что я не придаю этому большого значения.
В феврале командующий бирманской армией генерал Аун Сан отдал странный приказ по армии. Отпустить волосы.
Солдаты и офицеры бирманской армии обязаны были бриться наголо — так, как делали это японцы. До этого никаких серьезных недоразумений из-за волос не возникало. А теперь Аун Сан подписывает такой приказ.
— Это же несерьезно, — позвонили Аун Сану из штаба японской армии. — Мы все принадлежим к одной и той же великой армии. Нет ничего более разлагающего дисциплину, как индивидуализм. Прическа же — один из первых шагов к этому.
Но Аун Сан был непреклонен.
— Бирманские солдаты никогда не брились наголо. Бреются у нас только буддийские монахи. И мне надоело выслушивать жалобы на оскорбление религии.
— Мы тоже буддисты, — возражали японцы.
— И все-таки у нас разные обычаи. И я не хочу, чтобы в решительный день армия не подчинялась мне из-за того, что я не могу оградить интересы бирманских солдат даже в мелочах.
В конце концов японцы махнули рукой. Пусть носят длинные волосы.
А приказ был отдан не случайно.
После восстания хотя бы части солдат придется раствориться среди мирного населения, для подпольных действий, для диверсий. Бритый бирманец будет выделяться в толпе, как павлин среди ворон. Для того чтобы можно было исчезнуть в толпе, нужно быть таким же, как все вокруг.
Тогда же армия получила другой приказ. Секретный. О нем так и не узнали японцы. Каждому солдату и офицеру было приказано запастись штатской одеждой.
В марте совет Лиги принял решение вывести из Рангуна и других больших городов семьи командного состава армии и членов совета Лиги. В случае восстания им несдобровать. До Кин Джи с обоими мальчиками уезжала на рыбацком сампане вверх по Иравади. Там в одной из деревень ее ждали.
Перед приездом на пристань семьи боджока заместитель Аун Сана, который отвечал за эвакуацию семей, расставил по причалу нескольких из своих солдат. Те должны были подать знак ему, если появится на горизонте что-нибудь подозрительное. Заместитель боджока поместился в доме, окна которого выходили на набережную. Комнату уступил богатый китаец. В комнате стояли какие-то ящики, мешки и висел дым от ароматных свечей, горевших в углу.
В назначенное время на причале появилась До Кин Джи с детьми. За ней шел невысокий человек в лоунджи и шляпе, надвинутой на самые уши.