АУТ

К парковочной площадке она подъехала раньше обычного. Густая, влажная июльская тьма заключила ее в свои объятия, едва она вышла из машины. Возможно, из-за жары и влажности ночь казалась особенно черной и тяжелой. Дышать было трудно, воздуха не хватало. Масако Катори взглянула на беззвездное ночное небо. В машине работал

кондиционер, на воздухе же тело мигом стало липким. От проходящей неподалеку скоростной трассы Син — Оуме тянуло отработанным топливом, и к этой вони примешивался запах глубоко прожаренной пищи, запах фабрики, где работала Масако.

«Хочу домой». Мысль пришла в голову сама собой, вместе с запахом. Масако не знала, в какой именно дом ей хотелось бы вернуться, но определенно не в тот, который она только что оставила. Почему не туда? И если не туда, то куда? Ответа не было, и Масако чувствовала себя потерянной.

С полуночи до половины шестого она простоит у конвейерной ленты, упаковывая коробки с готовым ленчем. Платили, учитывая неполную рабочую смену, хорошо, однако и работа каторжная. Не раз и не два, особенно когда нездоровилось, мысль о ночной смене, о том, что ждет впереди, за воротами фабрики, останавливала, не давая сделать и шагу. Сейчас Масако сковало другое: внезапно нахлынуло ощущение бесцельности. Как всегда в подобных случаях, она закурила сигарету и только теперь вдруг осознала, что делает так, чтобы приглушить тяжелый, неумолимый запах.

Фабрика по производству готовых обедов располагалась едва ли не в центре района Мусаси-Мураяма рядом с дорогой, вдоль которой протянулась серая стена огромного автомобильного завода. Других строений, не считая нескольких сбившихся в кучку автомастерских, здесь почти не было, и все оставшееся пространство занимали серые пустыри и поля. Небо над равнинным ландшафтом простиралось во все стороны. Путь от парковочной стоянки до цеха, где работала Масако, лежал мимо здания старой фабрики, ныне заброшенной, и занимал не более трех минут. Сама стоянка представляла собой голую, грубо размеченную площадку. Когда-то каждое место обозначалось полосками цветной пленки, но пыль давно уже сделала их практически невидимыми. Машины стояли вкривь и вкось, и если бы кто-то задумал спрятаться за ними или в подступающем к стоянке бурьяне, ему не пришлось бы уж очень стараться. В общем, место довольно зловещее, так что, запирая дверь, Масако тревожно оглянулась.

Зашуршали колеса, по высокой траве скользнул желтый свет фар, и на площадку вкатился зеленый «фольксваген-гольф» с откидным верхом. Полноватая женщина за рулем, Кунико Дзэноути, кивнула Масако.

— Извини, что опоздала, — сказала она, ставя машину рядом с потертой красной «короллой» подруги.

Во всех движениях Кунико, в том, как она дернула рычаг ручного тормоза, как хлопнула дверцей, сквозила нарочитая небрежность. Громкое, показное, кричащее — таков ее стиль.

Масако бросила сигарету на землю и для верности придавила ногой.

— Симпатичная машинка, — сказала она.

Новое приобретение Кунико с некоторых пор стало на фабрике одной из популярных тем.

— Ты и правда так думаешь? — спросила Кунико, облизываясь от удовольствия. — Признаюсь, я из-за нее по уши в долгах.

Масако усмехнулась. Машина явно была не единственным источником долгов ее подруги, тратившей немалые деньги на одежду и различные побрякушки.

— Идем, — сказала она.

После Нового года по фабрике поползли слухи о каком-то странном человеке, шнырявшем у дороги от стоянки до цехов. Потом к слухам прибавились рассказы подвергшихся нападению и едва спасшихся женщин, которых неизвестный пытался утащить в темноту. В результате руководство компании выступило с предупреждением и призвало всех женщин ходить только группами.

Кунико и Масако зашагали по пыльной, плохо освещенной дороге. Справа тянулась ломаная линия многоквартирных жилых домов и сельского вида домиков с большими садами — пейзаж, может быть, и не особенно радующий глаз, но все же какой-никакой признак жизни. Слева, за заросшей травой канавой, виднелись ныне пустующие корпуса старой фабрики и здание, в котором когда-то помещался кегельбан. По словам переживших нападение женщин, злоумышленник пытался утащить их туда, а потому Масако посматривала прежде всего в эту сторону.

Справа донеслись голоса громко спорящих мужчины и женщины. Судя по тому, что ругались по-португальски, они тоже работали на фабрике. Помимо домохозяек, занятых неполный рабочий день, руководство компании в последнее время широко пользовалось трудом бразильцев, как урожденных, так и имеющих японские корни, среди которых было много семейных пар.

— Все говорят, что этот извращенец наверняка бразилец, — вглядываясь в темноту, заметила Кунико.

Масако не ответила. Какая разница, кто он такой, подумала она, если работа на фабрике способна вогнать в депрессию любого и лекарства от такой депрессии еще не изобрели. Женщинам ничего не остается, как только заботиться о себе самим.

— Говорят, он большой и сильный. Хватает и тащит, не говоря ни слова.

В голосе подруги Масако уловила оттенок зависти. Иногда ей казалось, будто Кунико живет словно в стороне от мира, за плотным облаком вроде того, что закрывает ночью звезды.

Позади скрипнули тормоза велосипеда. Обе нервно оглянулись.

— А, это вы, — сказала велосипедистка, женщина лет пятидесяти с небольшим.

Ее звали Йоси Адзума, она давно лишилась мужа, и у нее были самые проворные во всем цехе пальцы. Женщины, относившиеся к ней с некоторой завистью и уважением, называли Йоси Шкипером.

— Привет, Шкипер.

Масако облегченно вздохнула. Кунико лишь замедлила шаг.

— И ты туда же. Перестань так меня называть. — Йоси покачала головой, но было заметно, что прозвище ей приятно. Сойдя с велосипеда, она зашагала вместе с ними. Невысокого роста, плотная, кряжистая, Йоси словно была создана для физического труда. А вот лицо ее поражало тонкими чертами и непривычной бледностью и выступало из темноты, будто диск плывущей за облаками луны. Возможно, именно из-за этого контраста лица и тела Йоси часто выглядела несчастной и печальной. — Вы, наверное, ходите вдвоем, потому что все вокруг только и говорят о чертовом извращенце.

— Точно, — кивнула Масако. — Кунико еще молодая, так что вполне может попасть в беду.

Кунико хихикнула — ей было двадцать девять. Йоси обогнула поблескивающую в тусклом свете лужу и взглянула на Масако.

— Ты и сама еще хоть куда. Сколько тебе, сорок три?

— Перестань, не говори глупости. — Масако отвернулась, чтобы не рассмеяться.

Странно, но невинный комплимент Йоси смутил ее, а такое случалось с Масако все реже.

— Так ты что, уже ничего не хочешь, а? Неужто все высохло?