Авантюрист
Шрифт:
– Увы…
– Подожди сокрушаться. Тут поблизости есть летний павильончик, где господам гуляющим продают не только содовую и мороженое, но и шампанское. Причем все запасы с чисто немецкой аккуратностью не увозят с наступлением ночи на склад, а запирают там же, в павильоне. Замок, по моим наблюдениям, хлипок, как нынешний российский самодержец…
– Ты серьезно?
– Совершенно. Пошли, покажу дорогу. Конечно, тут ходят ночью какие-то сторожа, но их мало и они поголовно старенькие. Ты идешь?
– Надя…
– И слушать не хочу! – притопнула она ножкой. – Либо исполняешь прихоть дамы, либо расстаемся… Решай.
«Однако же ситуация… – вздохнул про себя Сабинин. – Вот так угораздило…»
– Идем, – сказал он решительно. – Это, конечно, полное сумасшествие, но я тоже способен на безумства…
Минут через пять они вышли к павильону, чистенькому дощатому строению, возведенному в стиле мавританского храма. В лунном свете он выглядел, пожалуй, гораздо романтичнее, нежели днем. Сабинин прислушался. Вокруг царила покойная ночная тишина, лишь где-то вдалеке слышался стук колес припозднившегося экипажа.
– И что теперь? – спросил он, остановившись на террасе меж пустыми столиками, выглядевшими сейчас сиротливо, нелепо.
– Вон та дверь, – показала Надя. – У тебя есть с собой перочинный ножик?
– Ага.
– Отлично. Покажи, на что способны черные гусары…
Она подняла руку и непринужденно опустила с плеча узенькую бретельку платья. Сабинин невольно шагнул к ней.
– Нет, ты меня не так понял… – смешливо отозвалась она. – Это на случай, если все же появится сторож. Молодая парочка, платье дамы уже в некотором беспорядке… Если я свистну, бросай все, выскакивай ко мне и без всяких церемоний хватай в объятия. Право слово, выкрутимся легко…
Сабинин осмотрел дверь, пощупал замок – не столь уж и хлипкий, как обещано, но и не русский амбарный. Подумав и прикинув, он открыл в своем перочинном ножике тот инструмент, что именуется устройством для выковыривания камешков из лошадиных копыт, примерился, подцепил одну из петель, на коих висел замок, поднажал…
Вскоре дело пошло на лад. Он выдернул петлю, тихонечко прикрыл дверь и скользнул в помещение, наполовину освещенное серебристым лунным сиянием, наполовину тонувшее во мраке. Дождался, когда глаза привыкнут к темноте, уверенно обогнул штабелек небольших ящиков и распахнул дверцы ледника.
Через пару минут он появился на террасе с добычей – парой бутылок шампанского. Карманы пиджака оттопыривались от двух мельхиоровых вазочек, в каких подают мороженое, нескольких плиток шоколада и яблок. Удивительное дело, но эта операция доставила ему некое извращенное удовольствие: оттого, что снаружи его ждала очаровательная женщина, перед которой никак нельзя было ударить в грязь лицом, оттого, что это происходило словно бы во сне, посреди мрака, лунного света и безлюдья, он скользил там, внутри, как призрак, ощущая во всем теле удивительную легкость, а в голове – хмельное воодушевление.
Поставив бутылки рядом, старательно затолкал гвозди на место. Теперь замок выглядел столь же солидно и невинно, как до наглого надругательства над ним.
Надя, вернув бретельку на место, шагнула к нему, приподнялась на цыпочки и поцеловала в щеку – мимолетно, но крепко:
– Приз победителю… Ты был великолепен. Пойдем, тут есть неподалеку уютная беседка…
Подхватив бутылки, Сабинин пошел за ней, цинично прикинув, что теперь-то нет смысла опасаться сторожей или полиции, – кто докажет, что шампанское и прочее злодейски похищены ими в павильоне, а не принесены с собой? Эксцентричная парочка решила устроить ночное рандеву на лоне природы, англичане на пари откалывают номера и похлеще… Благо на вазочках, как он успел рассмотреть, нет никаких особых меток, указывавших бы на их принадлежность павильону… Тут австрияки дали промашку со всем их орднунгом. Видимо, все дело в том, что у павильона нет никакого названия, иначе педантичные немцы непременно выгравировали бы его на всяком предмете утвари, как они поступают с корабельной и ресторанной посудой.
– Вот здесь, – показала Надя. – Неплохое местечко, правда?
Сабинин кивнул. Отсюда и в самом деле открывался прекрасный вид на изрядный кусок парка, беседка располагалась на склоне одного из холмов. Залитые лунным светом густые кроны деревьев казались сплошной поверхностью из тронутой патиной меди, диковинным изделием неведомых мастеров.
Раскачав осмоленную пробку, Сабинин умело ее выдернул, не вызвав ни малейшего излияния живительной влаги, – еще в бытность свою гусаром он набил руку на обеих крайностях: и откупорить на пари бутылку так, чтобы все ее содержимое до последней капли вылетело белопенным фонтаном, и, наоборот, опять-таки на спор, чтобы не потерять ни капелюшечки…
Импровизированные бокалы оказались неожиданно удобными. Столкнувшись краями, они издали длинный мелодичный звон, разлетевшийся далеко.
– Ну как, я тебя все же шокирую? – с любопытством осведомилась Надя, лениво откусив от яблочной дольки.
– А тебе хочется?
– Не без того…
– Ты меня удручаешь, – усмехнулся Сабинин. – У тебя грозная репутация опаснейшего боевика – и после этого стоять на часах при мелком ограблении павильончика с мороженым…
– Господи, да ты так ничего и не понял… – ответила она, щурясь совершенно по-кошачьи. – Конечно, ворваться среди бела дня в Сызранско-Волжский банк с браунингом было гораздо рискованнее и азартнее, да и взятые там суммы ни в какое сравнение не идут с нашей убогой добычей… Но речь сейчас, Коленька, как раз об образе жизни. Вот это, – она щелкнула ногтем по горлышку полупустой бутылки, – как раз и есть образ жизни, отличающий какую-нибудь двуногую жвачную тварь от… нас с тобой. Как поступил бы на нашем месте благонамеренный обыватель, пусть даже ему смертельно хотелось бы шампанского? Печально удалился бы домой или в крайнем случае стал бы объезжать на извозчике окрестности, ища ночное кафе, где, быть может, и удастся купить вожделенный напиток… А мы пришли и взяли. Пренебрегая глупыми условностями вроде не работающего заведения, замков, Уголовного уложения… Понимаешь? Это раскрепощение, свобода… Тебе не доводилось читать Фридриха Ницше? Жаль, он очень подробно исследовал эту тему…
– Что-то вроде немецкого Раскольникова?
– Пожалуй. Только гораздо обстоятельнее и убедительнее. Раскольников все-таки как раз и есть та самая «тварь дрожащая», которую он в себе отрицал. Ход его мыслей был абсолютно верным, но вот какое воплощение мысли получили? Стукнуть топором по голове жалкую старуху, забрать какую-то мелочь… Убожество! Коли уж…
Она замолчала, оглянулась спокойно, Сабинин последовал за ее взглядом.
По единственной дорожке, кончавшейся у ступенек беседки, к ним подходили трое – молча, целеустремленно, поигрывая тросточками. Средний был в котелке, низко нахлобученном на глаза, те, что по бокам, – в лихо заломленных канотье. Сначала Сабинин не тревожился, но очень скоро ему стало не по себе: их походка показалась какой-то ненормально вихлючей , нарочитой, словно это шагали по сцене три скверных актера, не способных убедительно изображать нормальные человеческие эмоции. Он легонько коснулся браунинга через тонкую чесучу пиджака и сразу почувствовал себя увереннее.
Троица встала бок о бок, совершенно перегородив собою выход из беседки. Они стояли и молчали – и именно такое поведение в данный момент было ненормальным, как ни прикидывай.
– Господа, – преспокойно сказала Надя, – вам не кажется, что нарушать уединение влюбленных весьма нетактично?
Она говорила по-немецки, и тот, что в середине, заговорил на том же языке:
– Увы, фрейлейн, обстоятельства требуют… Я и сам удручен своей нетактичностью, да что ж поделать…
«А не сыщики ли? – пронеслось в голове у Сабинина. – Выследили какой-то непостижимой уловкой наш путь от «Горного ручья». Ну и что, какие у них доказательства?»