Авантюристка
Шрифт:
— Пойдем на танцпол двигать задницей, — говорит он, бросая кожуру лайма в мусорное ведро. Я следую за ним в извивающуюся толпу, когда текила доходит до моей головы.
Мы танцем, пока мои ноги не онемели, а волосы не стали влажными от пота. Джим трогает меня больше, чем обычно. Я связываю это с возвращением Калеба. Парням всегда надо пометить то, что принадлежит им. Я позволила ему притянуть себя ближе. Я слишком пьяна, чтобы беспокоиться сейчас об этом. Это напоминает мне о сцене из фильма «Грязные танцы», где Бэйби появляется на вечеринке сотрудников, сжимая арбузы. Мы танцуем лицом-к-лицу, грязно. Джим не верит в толчки и трения - признак танцев
Мы не уходим, пока DJ не начинает собираться свое оборудование.
— Ты сможешь вести? — спрашиваю я его, слегка покачиваясь в пространстве.
Джим хихикает. — Я трезв, как священник воскресным утром, — завывает он протяжным южным акцентом.
По пути домой я держу глаза закрытыми и позволяю ветру обдувать свое лицо. Мы мало разговариваем. Джим проигрывает старые диски «Marcy Playground», который мы слушали еще в универе. «Sex and Candy» [22] . Я хихикаю, когда он начинает громко подпевать словам.
22
«Секс и Леденец».
Когда мы останавливаемся у моего дома, он выпрыгивает из машины и следует за мной до двери.
— Это было свидание? Почему ты провожаешь меня домой? — смеюсь я, копаясь в своей сумочке в поисках ключей, пока он наблюдает.
Когда я поднимаю глаза, он забавно смотрит на меня.
— Джим? — спрашиваю я, делая шаг к нему. — Ты в порядке? — Думаю, может, он болен. Его лицо озадаченное и немного покраснело, как у человека, который решает, тошнит его или нет. Я останавливаюсь, когда он неожиданно дергается вперед. Сначала я думаю, что ему плохо, но в последнюю минуту он поворачивается прямо к моему лицу и пытается поцеловать меня. Я отворачиваю свою голову, так что его губы оставляют влажный след на моей щеке. Когда он отклоняется назад, я вижу его красные глаза. — Что ты делаешь? — спрашиваю я. Джим и я никогда не заходили на эту территорию. Это было негласное правило.
Он так близко, что мне приходится наклонять голову назад, чтобы смотреть ему в лицо. Мы не целовались с университета.
— Это потому, что я не он, Оливия? Не чертов Калеб?
Я качаю головой. Чувствую себя такой туманной. Кажется, я не могу достаточно быстро формулировать слова.
— Между нами все не так, Джим. Почему сейчас?
— Ты знаешь, секс не всегда что-то значит. Можно заниматься им просто ради развлечения.
Его глаза моргают, моргают, моргают, словно он пытается изгнать меня из своего видения. Что я должна на это ответить?
— Думаю, друзья должны оставаться друзьями, не осложняя ситуацию сексом.
— Друзья, — напевает он с неприятным шипением. — Я устал быть твоей чертовой заменой.
Я вздрагиваю. Это очень точно подмечено, но слышать это неприятно.
— Ты настоящая динамщица, ты знаешь это? — Я смотрю с удивлением. Много раз он называл меня так в шутку, но никогда с таким тоном в его голосе. Его лицо покрылось пятнами, и глаза покраснели. Он пугает во мне здравомыслящую часть женщины, которая кричит мне бежать. Я делаю шаг назад.
— Джим, ты пьян, — говорю я медленно.
— Я пьян, а ты - сука. — Затем он наваливается на меня, его рот прижимается к моим плотно сжатым губам, его руки оказываются между моих ног. Я испускаю приглушенный крик от этой атаки и стараюсь оттолкнуть
— Иди домой, Джим, — мой голос твердый. Эти несколько секунд, которые он тратит на то, чтобы взвесить свои варианты, обернулись грязными воспоминаниями для меня. Я зла, пристыжена и напугана, пока стояла и наблюдала, как он решает, стоит насиловать меня или нет.
Боже, пожалуйста, пусть он уйдет.
Расстояние между нами растет, когда он поворачивается и, спотыкаясь, идет к своей машине.
Я практически сваливаюсь на свою дверь. Когда я оказываюсь по другую сторону, то запираю замок и бросаюсь на диван. Рыдаю в подушку, пока горло не становится ободранным, а потом я просто поднимаю трубку и звоню единственному человеку, которому когда-либо доверяла.
— Калеб...
— Оливия? — Его голос тяжелый со сна. — Что случилось?
— Ты можешь приехать... ко мне домой?
— Прямо сейчас? — Я могу слышать, как он перемещается по своей комнате... включает свет... возится с вещами.
— Калеб...пожалуйста...я...
— Сейчас буду.
Когда Калеб приезжает, его волосы растрепаны, он одет в шорты и потрепанную футболку.
— Что случилось? — спрашивает он, как только видит меня. Калеб придерживает меня за подбородок своими пальцами и поворачивает мое лицо из стороны в сторону. Я рассказываю ему о Джиме, о клубе и о том, что он сделал после.
Калеб шагает по моей гостиной. Его лицо исказилось от гнева.
— Где его отель, Оливия? — Его кулаки сжаты. Боюсь, если он найдет Джима, то узнает, кто я на самом деле.
— Нет! Я не хочу, чтобы ты уходил. — Я тяну его за руку, пока он не садится рядом со мной. Его гнев постепенно переходит в заботу, и он прижимает меня к своей груди. Я не прикасалась к его груди очень долгое время, и сейчас я чувствую себя разбитой. Он пахнет мылом, рождеством и самим собой, а я плачу, как ребенок, от незнакомой безопасности, которую дают мне его прикосновения. Никто раньше не держал меня так. Не знаю, стоит ли мне уцепиться за эту возможность.
— Ты можешь остаться здесь сегодня? — шепчу я.
Он целует меня в лоб и смахивает мои слезы большим пальцем.
— Да, конечно я останусь.
Я чувствую облегчение, но продолжаю дрожать. Он крепче сжимает меня. Что я бы делала, если бы его не было рядом? Кому бы я позвонила? Сейчас Калеб здесь, но часы тикают. Я поставила себя в ситуацию, где я буду терять его снова и снова. Первый раз был просто ужасен.
Я прячусь в его теплоте, наслаждаюсь ощущением заботы и засыпаю. Моя голова прижимается к его груди, слушая стук его сердца - самый красивый стук, который я когда-либо слышала.