Авантюрный Xviii век в романах M. H. Волконского

Прокопов Т.

Об этой особенности своей писательской концепции Волконский рассказал читателю уже на склоне своих лет, готовя к изданию полное собрание своих историко-приключенческих романов (увы, оборвавшееся в 1917 году на седьмом томе).

«Давно уже доказано, — написал Михаил Николаевич в предисловии к роману «Две жизни», вышедшему в 1915 году, — что наряду с так называемой официальной историей существует неофициальная, тайная, сплетающаяся из целого ряда интриг и отношений, разгадать и открыть которые представляется возможным лишь спустя многие годы. И сколько раз подобные открытия давали вдруг совершенно неожиданные объяснения явлениям, казавшимся случайными, и соединяли эти казавшиеся случайными

явления в последовательную и логически развивающуюся цепь».

К этому остается добавить одно весьма существенное уточнение: Волконский восстанавливал цепь казавшихся случайными событий не как историк, а как художник, создавая энергичное, почти драматургически остро развивающееся повествование, добиваясь его особенной занимательности. Журнал «Вокруг света», представляя в 1903 году книги Волконского своим читателям, очень точно отметил, что это «романы действия, где события часто сходятся с вымыслом и запутанная завязка, полная таинственности, отвлекает нас от действительности».

И на самом деле: действие, действие и еще раз действие — таково творческое кредо Волконского, которое позволило ему превзойти в читательских симпатиях и предпочтениях всех других беллетристов-современников, избравших, как и он, для художественного освоения великую российскую историю. Но помог в этом Волконскому также и сам полюбившийся ему восемнадцатый век, к которому и доныне не иссякает повышенный читательский интерес.

* * *

История восемнадцатого столетия предстает в романах Волконского вовсе не в той хронологической последовательности, в какой она свершалась на самом деле. Мы можем только предполагать, что книги им создавались в ходе несистематизированного, любительского изучения попадавших в его руки первоисточников, а также по мере проникновения в те или иные исторические эпизоды, почерпнутые из документов.

Некоторые страницы русской истории задерживали внимание писателя не надолго, и читатели получили в результате один-два его романа, как, например, о времени царствования Елизаветы Петровны (правда, роман «Кольцо императрицы» из числа лучших). Волконский крайне отрицательно относился к Екатерине II, оттого о ней самой писать всячески избегал. Но были в восемнадцатом веке у Волконского и свои пристрастия, к которым он обращался постоянно в течение всей своей жизни. Это Бирон и бироновщина, граф Калиостро и другие маги, мистики, масоны (о них у Волконского девять романов), наконец эпоха Павла I, о которой он написал семь книг.

«Почему так много о Павле?» — этот вопрос очень часто задавали писателю. В конце концов он вынужден был объясниться в предисловии к роману, ставшему последним, — «Слуга императора Павла» (1916). Коротко приведем доводы Волконского, поскольку они помогут и нам, читающим его романы, понять авторскую позицию.

Прежде всего Волконский с сожалением, и может быть справедливым, утверждает, что «до сих пор еще не имеет настоящего серьезного описания кратковременное царствование императора Павла Петровича». Отчего так? Да оттого, считает автор, что, во-первых, «мы слишком близки этому времени и оно не отошло еще для нас в историческую перспективу», а во-вторых, решительно заявляет он затем, «наша историческая наука разрабатывалась до сих пор под углом зрения тех, кто имел основание не любить Павла Петровича».

И далее Волконский обстоятельно рассматривает «наиболее претендующую на полноту» знаменитую в свое время монографию Н. Шильдера «Император Павел Первый», которая, по его мнению, «чрезвычайно одностороння и написана с предвзятой целью, чтобы не без налета своего рода суеверия доказать, что преждевременная кончина Павла Петровича была, как говорит Шильдер, как бы логическим следствием «злого дела», совершенного

в 1742 году лишением престола несчастного малютки Иоанна Антоновича».

«Конечно, в такие фантастические отвлечения не должен вдаваться серьезный историк», — пишет Волконский. Его обязанность — «угадать чутьем научного прозорливца связь разбираемого прошлого с последовавшими и будущими затем событиями. А этого-то и нет, в особенности в труде Шильдера, оказавшегося неспособным снять с себя очки рутины, заведомо предрешающей, что все, что делалось в царствование Екатерины II, было велико и превосходно и потому должно служить мерилом для оценки всех данных русской истории».

Волконский берет на себя смелость выступить в одном ряду с теми историками, которые являются сторонниками критической переоценки как внутренней, так и внешней политики Екатерины II. Россия была ввергнута в страшные государственные долги, с которыми не удалось рассчитаться и через полтораста лет. Павел I получил в наследство «ту распущенность и тот хаос в государственном управлении, которые существовали при Екатерине». Наш романист здесь не удерживается от восхищения тем, какой огромный труд вынужден был проделать новый император и какую ломку пришлось ему предпринять, чтобы ввести государственный строй в определенное русло. «Чиновники при Екатерине II, — пишет Волконский, — не ходили на службу вовсе, военные одевались в модные кафтаны и с собольими муфточками разъезжали в каретах цугом», ведя разгульную жизнь, пренебрегая своими воинскими обязанностями.

Павел I потребовал от чиновников являться на службу к шести утра, призвал к порядку офицеров, чем вызвал конечно же возмущенный ропот и недовольство и тех и других. «Этот ропот, — пишет Волконский, — питался сплетнями, и они распространялись по Петербургу, а оттуда разносились по всей России. На Павла Петровича лгали с остервенением, с нескрываемым злорадством».

Своими романами Волконский взялся доказать, что тот государственный порядок, который за короткий срок своего царствования удалось установить Павлу I, «явился настолько прочным и настолько соответствовал нашему духу, что при всех своих недостатках, происшедших от поспешности, с которой был введен, устоял неизменно в главных своих чертах до наших дней и позволил России развиться и укрепиться, остаться великодержавным государством».

Кстати, исторической реабилитацией Павла I занимался не один Волконский. До него, в частности, это блестяще сделал Вс. С. Соловьев в своем романном цикле «Хроника четырех поколений».

Возвращаясь к характеристике писательской манеры Волконского, следует особо выделить одну сразу бросающуюся в глаза ее особенность: едва ли не во всех его книгах мы постоянно встречаемся с тем, как всего лишь какая-то одна поразившая писателя деталь, какой-то один скромный исторический факт разрастаются в его воображении и под его пером до размеров романа, становясь его контрапунктом.

Вот мы, до предела заинтригованные, напряженно следим, как один из персонажей Волконского — князь Иван Косой — спасает от разбойного нападения дочь Петра I принцессу Елизавету Петровну. Будущая императрица дарит отважному спасителю золотое кольцо, вокруг которого в дальнейшем завязывается вся авантюрная интрига романа «Кольцо императрицы» (1896).

Сюжет романа «Гамлет XVIII века» (1903) вращается вокруг таинственной смерти князя Радовича. Через много лет его повзрослевший сын Денис Радович получил веские основания заподозрить, что соучастницей в убийстве отца могла быть его мать, а также ее сожитель. В рассмотрение этого загадочного дела оказывается втянутым Павел I: увидев в молодом князе — русском Гамлете — честную, благородную душу, император поддержал его и возвысил, взяв Дениса на придворную службу.