Авианосцы Евразия против Америки
Шрифт:
Бой прервался, но через несколько минут возобновился: дистанция сократилась до трёх миль, и противники быстро пристрелялись. Сокращение дистанции позволило обеим сторонам использовать артиллерию среднего калибра: за следующий час боя, с 08.00 дл 09.00, «Кронштадт» добился девяти попаданий в «Аляску» – пяти 305-мм и четырёх 152-мм снарядами, получив в ответ четыре двенадцатидюймовых и два пятидюймовых снаряда. Этот раунд остался за «Кронштадтом»: несмотря на прогрессирующее затопление, вызванное попаданиями в корпус и близкими разрывами, а также на проникновение 305-мм снаряда в машинное отделение, русский крейсер, введя в действие (в 08.21) повреждённую кормовую башню главного калибра, нанёс «Аляске» серьёзный ущерб – в носовой части 305-мм снаряд проделал внушительную дыру, другой прошил
Бой вновь прервался, однако ненадолго. «Аляска», так искавшая встречи с русскими крейсерами, оказалась в положении героя известной притчи: «Я поймал медведя!» – «Тащи его сюда!» – «Не могу, он не пускает…». Русский медведь оказался не только жилистым, но и прытким: не имея преимущества в скорости хода, «Аляска» не могла выйти из боя.
В течение следующего часа американский крейсер, оставшийся с одной действующей башней главного калибра, отстреливался из пятидюймовок, снаряды которых не причинили «Кронштадту» особого вреда – «медведь» получил несколько надводных пробоин и была повреждена одна из двухорудийных 152-мм башен, на полчаса прекратившая вести огонь. «Аляска» пострадала гораздо серьёзнее: один из двух 305-мм русских снарядов, попавших в главный броневой пояс, пробил броню ниже ватерлинии, а два близких разрыва пробили осколками небронированный борт ниже бронепояса, открывая лазейки воде.
В начале одиннадцатого благодаря усилиям команды заклиненная башня «Аляски» ожила и тут же проявила себя, выведя из строя носовую башню противника. Второй 305-мм снаряд «американки» попал в заднюю дымовую трубу «Кронштадта» и, пройдя дымоходы, взорвался в машинном отделении; скорость хода русского крейсера упала до двадцати пяти узлов. Но в 10.10 русский двенадцатидюймовый снаряд взорвался в надстройке «Аляски», приведя в негодность артиллерийский радар.
Дальнейший бой свёлся к яростному обмену выстрелами, когда противники находили друг друга в туманной мгле, сменявшемуся периодами затишья, когда они теряли контакт. В 10.48 «Кронштадт» восстановил боеспособность повреждённой носовой 305-мм башни и мог действовать всеми девятью стволами против шести стволов «американки». Это нисколько не радовало кэптена Ноубла, командира «Аляски», и он попытался выйти из боя. Тщетно – «Кронштадт» намертво вцепился в американский крейсер и не собирался разжимать зубы, следя за противником по экрану радара.
Крейсера увечили друг друга в течение ещё трёх часов, напоминая тяжело дышавших боксёров, сплёвывающих на брезент ринга выбитые зубы и вытирающих кровь с разбитых физиономий, но продолжающих высматривать соперника глазами, заплывшими от синяков. За это время «Кронштадт» всадил в «Аляску» шесть двенадцатидюймовых снарядов, одни из которых разорвался на лобовой броне возвышенной носовой башни главного калибра, второй снёс кормовую спаренную 127-мм установку левого борта. Остальные попадания пришлись в корпус, добавляя пробоин и увеличивая распространявшиеся затопления.
Несмотря на меньшее число активных стволов, «Аляска» добилась в «Кронштадт» семи попаданий. Русский крейсер получил две пробоины в оконечностях, на второй палубе возник пожар, потушенный с большим трудом. Двенадцатидюймовый снаряд уничтожил две спаренные 100-мм зенитки, другой пробил главный броневой пояс по миделю; надстройка была разворочена и охвачена огнём. Но самый тяжёлый удар «Кронштадт» получил около часу дня, когда силы у обоих противников уже почти иссякли.
305-мм снаряд пробил броню многострадальной носовой башни главного калибра. В башне вспыхнули заряды, взметнулось ревущее пламя. Взрыва погребов удалось избежать благодаря их быстрому затоплению, но башня выгорела и полностью вышла из строя.
Бой оборвался – противники окончательно разошлись в разные стороны. Исход его был ничейным: «американка» уже не имела возможности воспользоваться своим финальным успехом, а Ливитин, трезво оценивая повреждения своего корабля, считал, что главная его цель – нейтрализовать самого грозного из противников – достигнута. Большего он сделать не мог – оба корабля измолоты до малобоеспособного состояния, погреба боезапаса опустели, скорость упала до восемнадцати-девятнадцати узлов, насосы не справляются с поступлением воды в повреждённые отсеки. Да и зачем что-то делать, если шесть русских крейсеров, по приказу адмирала не принимавших участие в «битве титанов», но не терявших зря времени, уже подходят к полуострову Кенай, где их ждёт богатая добыча?
Кузнецов, державший флаг на «Адмирале Макарове», жаждал боя. Он ещё ощущал под ногами палубу тонущего «Красина», и ноющая боль в скуле, рассечённой осколком американской бомбы, напоминала о том, что случилось. Приказ командующего флотом, предписывавший не путаться под ногами у «больших дядей», а искать эскортные авианосцы, контр-адмирал воспринял с удовлетворением – руки у него были развязаны. И около часа дня, когда «Аляска» и «Кронштадт» ещё обменивались последними ударами, его эскадра, состоявшая из шести крейсеров и шестнадцати эсминцев, обнаружила одну из трёх групп американского соединения – пять «каноэ» и четыре эсминца охранения.
Адмирал Спрэгью, командовавший вспомогательными авианосцами, никак не ожидал встречи с крупными надводными кораблями русских. Из отрывочных донесений ему было известно об атаке подводными лодками русских крейсеров, но в них говорилось о четырёх крейсерах, два из которых были потоплены, а в радиограммах «Аляски» сообщалось о бое «с кораблями противника» – во множественном числе, – из чего Спрэгью сделал вывод, что два уцелевших русских крейсера перехвачены «белым слоном» и доживают последние минуты под залпами его двенадцатидюймовых орудий.
«Каноэ», лишённые брони, вооружённые одним пятидюймовым орудием и зенитными автоматами и не имеющие последней надежды слабого – высокой скорости хода, – меньше всего предназначались для артиллерийского боя с крейсерами. Однако Спрэгью не впал в панику и сделал всё от него зависящее, чтобы атака русских кораблей не обернулась полным уничтожением всего его соединения.
Тяжёлый крейсер «Индианаполис» – единственный крупный корабль, имевшийся в распоряжении адмирала, – вступил в бой, не обращая внимания на явное неравенство сил. Эсминцы эскорта поставили дымовые завесы и устремились в отчаянную торпедную атаку, а командиры авианосцев получили приказ «поднять в воздух всё, что может летать, даже если ни черта не видно, и утопить всех этих нахалов».
Самолёты взлетали вслепую, шли над самой водой, пытаясь разглядеть противника, сбрасывали бомбы и торпеды, почти не видя цели, и возвращались за новым боезапасом. Они промахивались при посадке и падали в море, разбивались на полётных палубах, но снова и снова шли в бой, и даже «уайлдкэты» брали на подвески двухсотпятидесятифунтовые бомбы и атаковали русские крейсера.
Авария истребителя на палубе авианосца
Погода была нелётной по всем статьям (в нормальных условиях никто бы не разрешил поднять в небо ни один самолёт, тем более палубный), аварийные потери машин на порядок превышали потери от зенитного огня, однако пилоты сумели добиться успеха. В два часа дня тяжёлый крейсер «Михаил Кутузов», ведущий дуэль с «Индианаполисом», получил в борт авиаторпеду, а через пятнадцать минут – три бомбовых попадания, проломивших палубу. Два близких разрыва нанесли дополнительные повреждения по корпусу, появился крен, ход снизился. Крейсер боролся за жизнь до вечера, и в итоге был оставлен и добит торпедами эсминца «Бесшабашный». Но дело своё он сделал, спев дуэтом с «Александром Суворовым» прощальную песню «Индианаполису» под аккомпанемент шестнадцати башенных орудий – получив девятнадцать попаданий восьмидюймовыми снарядами, горящий американский крейсер вывалился из боя, закрываясь дымовой завесой.