Авиатор: назад в СССР 7
Шрифт:
Снижаться начинаем над самим аэродромом, выписывая одну нисходящую спираль за другой. Гнётов завернул крен почти под 60°. Да так резко, что я чуть не потерял его. Уши слегка начинает закладывать, а слюны уже не хватает, чтобы сглотнуть.
— 202й, — запросил меня Гнётов, когда высота подошла к отметке в 1500.
Остаток топлива 300. Его может хватить и ещё на один заход, если сейчас не получится посадка. Но тогда выключаться придётся на полосе. Лампа аварийного остатка продолжает слепить своим красным цветом.
В
— Справа на месте, — доложил я, добавив немного оборотов, чтобы выровнять своё положение.
— Заходим, шасси контроль, — запросил Григорий Максимович.
— Выпустил, три зелёные горят, — доложил я, бросив взгляд на панель индикации выпуска стоек шасси.
— Янтарь, 107й, к посадке парой готов, — запросил Гнётов, когда мы вышли на дальний привод, продолжая разворот со снижением.
— Дополнительно! Полоса занята! — громко крикнул руководитель полётами.
На полосе выстраивалось звено «грачей», если судить по силуэтам. Ой же и долго они с мыслями собираются.
— Удаление три, — сказал в эфир руководитель зоны посадки.
Уйти на второй круг было бы самым верным решением, но не с моим остатком. Продолжаем снижаться, но рука уже готова перевести рычаг управления двигателем в положение максимал.
— Янтарь, 107й, посадку, — настойчиво продолжает Гнётов.
Будто не видит, что полоса занята. Так и хочется сказать — «Максимыч, ну их на хрен! Давай с проходом уйдём!». Вот только память у меня хорошая. Есть вероятность, что опять вылезет дух с ПЗРК.
— Удаление два, — продолжает информировать «посадка».
— Янтарь, 107му, на второй? — спокойно спрашивает Гнётов.
Да чего там за тормоза на полосе?! Для себя решаю, что над ближним надо уходить на повторный заход.
— Звено на полосе, живее! — крикнул кто-то в эфир. — Мне тоже сесть надо!
Голос был явно не руководителя полётами, но именно он подействовал на штурмовиков. «Грачи» пошли разгоняться, а нам разрешили посадку. Прошли торец, выравниваемся и касание. И в этот же момент от полосы отделяется вторая пара Су-25х.
На рулении чувствую, как слегка повысился пульс. Вспотел настолько, что комбинезон прилип к телу.
Как только открыл фонарь кабины, Дубок уже был рядом, протягивая мою фляжку с водой и вафельное полотенце. Теперь хоть подышать можно простым воздухом, пускай и с примесями пыли. Как будто и не было дождя сегодня утром.
— Ты мне, как к боксёру подносишь между раундами, — улыбнулся я, сделав пару глотков воды.
Специфический вкус верблюжьей колючки, которую я решил по примеру Гусько употреблять для питья, как всегда противный. Лицо скривил, будто лимон съел.
— Сергеич, давай я тебе воды лучше дам. Заканчивай ты этот репейник пить, — вытащил меня Дубок из кабины.
— Неа. Здоровье беречь надо. Савелич пьёт и не болеет, — ответил я, прогибаясь в спине, растягивая позвоночник.
— Эт он не от кактуса этого не болеет. Спиртовыми настойками и самогончиком доктора нашего Немцова очищается, — улыбнулся Елисеевич, осматривая воздухозаборник. — Ты опять низко летал? Снова дырки от пуль.
Мой техник показал пару отверстий в носовой части. Явно это некрупный калибр, иначе бы самолёт «почувствовал» и не был бы таким управляемым.
— Елисеевич, это от осколков. Мне же 4 штуки С-24 повесили. Там разлёт осколков солидный, — поправил я Дубка, как раз в тот момент, когда со спины подошёл Гнётов.
— Прапорщик Дубок, занимайтесь подготовкой техники. Родин идёт со мной, — высокомерным тоном сказал замкомэска.
— Не уточните, куда? — поинтересовался я, отойдя от самолёта, обгоняя Гнётова.
Сам он шёл вразвалочку, смотря себе под ноги и не обращая на меня внимания.
— В классе заберём фотопланшеты и на вылет. Сегодня работы много, — сказал Григорий Максимович, поднимая голову вверх.
Заходящий на посадку вертолёт шёл очень низко, пытаясь сесть как можно ближе к дороге на госпиталь. На стоянке уже стояло несколько машин и рядом готовились принимать раненых доктора.
Ми-8 касается поверхности стоянки и тут же открывается боковая сдвижная дверь. Одного за другим достают врачи и санитары бойцов. Кто-то не шевелится и спокойно лежит на носилках. Чей-то крик тонет в звуке работающих двигателей. А кого-то не торопятся уносить и кладут в брезенте на бетон, накрывая простынью.
— Сергей, нам нужно идти. Времени нет, — настойчиво дёрнул меня за собой Гнетов.
Замкомэска сохранял выдержку, но пару раз покачал головой, когда мы подошли к штабу.
— Что-то случилось, Максимович? — спросил я.
— Каждый раз, когда вижу эту картину и думаю, можно ли было этого избежать, — сказал Гнётов.
— Вы про раненых? — уточнил я, останавливаясь рядом со входом в штаб.
— Про войну, армию, эту страну и всё, что с нами происходит. Ты чувствуешь себя свободным человеком? — подошёл Гнётов ко мне вплотную. — Что думаешь о своей жизни?
— Нормальная жизнь. Исполняю долг. Занимаюсь любимым делом. Полёты для меня всё…
— Полёты? Долг? Ты про наш интернациональный долг? — сплюнул в сторону Гнётов и показал рукой в сторону горного хребта Шингар. — Я в этой стране никому и ничего не должен, — сказал он, ухмыльнулся и вошёл в штаб.
Да что за ерунда творится? Какой-то же суслик афганский укусил всех в моём полку, что они стали вот так рассуждать.
И тут я вспомнил странный выход на нашей частоте кого-то из душманов. Вот как такое возможно? О плане связи на время выполнения задачи знали только те, кто присутствовал в классе на постановке.