Авось, прорвемся!
Шрифт:
– Ща как хвачу!
– Типа трахнешь? – безмятежно осведомилась она.
– Типа трахну! – сказала я, подходя. – Без базара, типа! Ща!
И загородила собой Кондратия.
– Типа ну… – услышала я в ответ.
– Типа чеши отсюда!
Поняв, что тут не обломится, она побрела прочь.
– А ты тут типа чего торчишь? – повернулась я к жениху.
– Нас обложили, – сказал он. – Двор полон какой-то сволочи.
Этого еще недоставало!
– Как ты догадался?
– Когда на мусорку шел – кто-то за бак шарахнулся и дал
– Ну, это, конечно, правильно…
Сегодня я была умная. Я знала, какая техника позволяет в наше время следить ночью и за квартирой, и за отдельно взятым жильцом. Для этого нет больше нужды прятаться за мусорными баками. И все же…
Мы обошли квартал с разных сторон, причем ведро несла я, а пистолет был у Кондратия. Мы встретились в моем закутке двора. Мы забрались в соседний подъезд, вывернули лампочку на лестничной клетке и сверху изучили двор. Вроде бы никого не обнаружили. Тггда мы решили – будь что будет, вернемся домой!
И решили очень вовремя – еще снизу услышали подозрительный скрежет.
– Это в моем замке ковыряются… – шепнула я.
– Ща!
Оставалась надежда, что мы имеем дело с обыкновенными ворами, польстившимися на цветной телевизор. С одной стороны, спасибо скажу тому, кто меня от него избавит. С другой – но не таким же способом! И, если это просто воры, Кондратий их так хватит – мало не покажется!
Жених вознесся ввысь, как архангел, только полы хламиды взметнулись. Ему по долгу службы положено при захвате, или прихвате, или как там по-научному акт хватания называется, перемещаться очень быстро. Я же взбежала попросту, ногами, и увидела, что Кондратий держит за шиворот и за ремень штанов одного-единственного человека, явно собираясь запустить его в полет над лестницей. Человек был прихвачен в момент, когда стоял раком у замочной скважины.
– Стой! – заорала я. – Это же Авось!
Глава двенадцатая Явились – не запылились!
– Опять на авось пытался в дом попасть?
Он молчал, повесив голову.
– Открой дверь, Кондраша, – попросила я. – Ну, государь-надежа, заходи! Располагайся!
Он понуро вошел, Кондратий – следом.
– Тебе лечиться надо, а тебя вон принесла нелегкая…
– Тс-с! Накличешь!
Мы с Кондратием переглянулись.
– Ну-ка, майку задери! – потребовала я.
Полосы от океев были уже не малиновые, а розовенькие. Должно бить, почти не чесались. Хотелось бы мне знать, каким зельем его пользовали Нелегкая с Кривой.
– А их – где оставил? – спросил Кондратий, которому я в подробностях рассказывала о шумном воплощении.
– На улице, – Авось огляделся по сторонам и завершил шепотом: – Еле от них ушел…
– Что так?
И он не выговорил, он выплюнул тошнотворное для него, но единственно возможное в этой ситуации слово:
– Достали!
Я вспомнила, с каким трепетом произнесла Нелегкая «надежа-государь», и все поняла. Одновременно в душу мне вкралось дикое подозрение: не может же быть, чтобы Кривая с Нелегкой в своей любви к государю-надеже докатились до сексуальных поползновений?! Или – может? Я вгляделась в Авосево лицо – осунулся… Ну и кем же надо быть, чтобы грехопасть с Нелегкой?!!?
– А где твой оберег? – спросил Кондратий. – Что-то ты с личика спал, краше в гроб кладут.
– Потерял, – честно глядя ему в глаза своими голубыми, неотразимыми, заявил Авось. – Я с патрулем сцепился, еле вывернулся, наверно, тогда и потерял.
– Та-ак! – я безумно обрадовалась, что могу устроить сцену без намека на ревность. – Потерял?! А кто его своими руками в крапиву выбросил?
– В какую крапиву? – удивился Кондратий.
– Ну, в лопухи! Он думает, нам тут всякая чепуха сойдет! Опять на авось выкрутиться хочет! Прямо при мне завопил и выбросил!
– А вопил зачем?
– А я эту штуку хреновиной назвала! Нет, ты мне в глаза посмотри!
Авось имел самый что ни на есть прискорбный вид.
Наверно, он стал бы оправдываться, взывать, каяться и произносить речи против блинов с хренами, но тут за окном раздались крики.
– Кого-то гоняют, – заметил Кондратий. – Вроде бабы вопили…
– Это они! – воскликнул Авось. – Это – их! Это они меня ищут!
Я, конечно, испытывала чувство благодарности к Нелегкой и Кривой, но не такое уж грандиозное, чтобы безмозгло кинуться им на выручку. Опять же, они могли за себя постоять – если только Кривой удастся прорваться к какой-нибудь автостоянке и угнать транспорт, который не проломится под Нелегкой…
– Плохо дело, – сказал на это Кондратий. – Я когда с блинами схватился – помнишь, там такой надутый хрен был?
– Как не помнить!
– Так он говорил, что переполоху вы тогда, когда Нелегкую с Кривой воплотили, наделали жуткого, и хрены запросили подкрепления. Того гляди – сам заявится с инспекцией.
– Синоним?!?
Он кивнул. И стало ясно, что Нелегкую с Кривой нужно выручать, выводить из-под огня и где-то прятать.
– Кондраша, а как? – зная, что он понял ход моих мыслей, спросила я. – Нас-то всего двое!
На Авося даже не посмотрела. Тоже мне боец!
– Придется еще кого-то воплощать, покрепче и посильнее. Федору?..
– Ага – воплотим, а она тоже в надежу-государя когтями вцепится!
– Не вцепится, у нее не то на уме, – пообещал Кондратий. – Ну, как вы там вопросы задавали?
И мы, совершенно не обращая внимания на Авося, приступили к ритуалу.
– На велик день я родилась, железным тыном оградилась… – завела я речь издалека, рисуя картину, в которую следует временно переселиться. – В великой реке искупалась, железным полотенцем утиралась! Велика река – да песчаны берега!
И посмотрела на Кондратия – продолжай мол, сочиняй, и не забудь в каждое слово вложить душу!