Авось, прорвемся!
Шрифт:
– Мне тоже так кажется, – сказал он. – Ведь многие только на меня и надеются, хотя вслух не говорят. А если соберутся, да скажут вслух, да еще хором: «Авось прорвемся!», то ведь и пойдут прорываться!
– Ты все еще не понял, что идти – некому? Города оккупированы, а деревни мало кому нужны, да за них Большой Блиняра с Большим Хренярой спокойны, потому что там исконно-посконная лексика все больше власть берет. Средства массовой информации – под контролем, в банк без «Хай!» и не входи…
Тут Авось прерывисто задышал, схватившись за
Он кое-как продышался.
– Вот видишь? И с каждым днем этой дряни все больше и больше! Знаешь что, Авось? Возвращался бы ты туда, откуда явился. Там ты еще сколько-то продержишься. Видишь – когда все разбрелись, поодиночке еще кое-кто куда-то пристроился. Брось ты это дело!..
– Вы-то меня бросили, забыли, – он глянул исподлобья. – Да как же я-то вас брошу, если у вас на меня одна надежда? А, люди?..
Глава пятая Голь на выдумки хитра
Следующим подвигом Авося была охота на бомжей.
Разумеется, он не предупредил меня о своем безнадежном замысле, чтобы не стала отговаривать. Поэтому я первым делом столкнулась с последствиями: возвращаясь домой, увидела, что несколько кварталов оцеплено, а хреновый наряд проверяет документы.
Надо сказать, что бомжи находятся под особым хреновым покровительством. Выражается оно в том, что самым языкастым бомжам позволено кормиться при хреновых казармах. Поэтому простой человек, гоняя бомжа с лестничной клетки, чтобы не сорил вшами, рискует напороться на большие неприятности.
Но кто бы мог предположить, что из-за бомжей будет настоящее оцепление?!?
Моя пресс-карта доверия хренам не внушила.
– Что за газета такая?
– Самая что ни на есть хреновая! – радостно отвечала я. Сказать правду – это для журналиста всегда праздник.
Старый хрен, которого позвали, чтобы решить мою судьбу, с особыми продолговатыми нашивками на погонах, даже вверх ногами пресс-карту перевернул, даже с изнанки посмотрел.
– А хрена ли мне вам врать? – обиделась я.
– Знаю я вас, писак…
– Ну, хотите, пойдем ко мне, заглянем в холодильник! У меня же там только то, что с хреном едят! Сосиски, заливное! И тертого хрена в банках на два месяца запасено! Крепкого, с уксусом!
Мы уже так привыкли к оккупационному режиму, что в любой миг были готовы к обыску.
– Застольную молитву помнишь? – сжалился наконец старый хрен.
– Я – за хрен, а хрен – за меня! – я так вошла в роль, что даже слезы на глазах чуть не выступили, как у человека, нечаянно закинувшего в рот столовую ложку этой уксусной хренотени.
– Хрен с ней, пропустить, на хрен!
Недоумевая, из-за чего весь переполох, я поспешила домой.
Конечно, можно было не унижаться, а сразу воззвать к синониму. Это для них – круто. А если бы он тут же и явился? Что бы я с ним посреди улицы делать стала?!?
Представив себе эту разборку, я одновременно ужаснулась и развеселилась. Поэтому, когда Авось сверху меня окликнул, я так и застыла с окаменевшей улыбкой. В самой причем подходящей позе – нагнувшись и тыча спичкой во взбунтовавшуюся замочную скважину.
Он сидел на подоконнике межэтажной площадки, вид имея самый жалобный.
– А, это ты? – спросила я, разгибаясь. – Тут ко мне какая-то сволочь залезть пробовала и замок повредила. Хоть дверь выламывай.
– Это я, – признался Авось. – Извини, пожалуйста… Я думал у тебя отсидеться…
– Так это тебя гоняли?
– Меня. Думал – получится… не получилось, но меня пронесло – они в этот подъезд только заглянули…
Естественно, подумала я, замок у меня такого качества, что на авось случайной железкой не вскроешь! Но ведь и ключ он теперь не желает признавать!
Железка на авось не проскочила, но…
– Иди-ка сюда, взломщик, – велела я. – Вот тебе ключ – и все у тебя получится!
Через минуту мы уже были на кухне. Я протянула руку, чтобы зажечь свет, но Авось удержал.
– Меня с улицы в окно увидят.
– Но что ты натворил?!?
– Я-то ничего, я Ивана искал с Богданом и с Селифаном, а их как корова языком слизнула…
Он подходил к каждому вонючему бомжу, тянулся губами к уху и проникновенно спрашивал: «Это ты, Ваня?» Бомж мотал головой, на что получал следующий вопрос: «А, может, ты ни в городе Богдан, ни в селе – Селифан?»
Восьмой по счету бомж оказался из тех, кому охота выслужиться перед хренами. Он признался, что носит имя Ваня. Но как-то подозрительно, и потому Авось уточнил:
– А кого из родни помнишь?
– Тетку Марью, – бодро ответил бомж. – Дядьку Егора!
– Ну так какой же ты после этого Иван, родства не помнящий?! – заорал возмущенный Авось и даже замахнулся на вруна. Тот с криком шарахнулся и побежал, громко взывая к блинам с хренами. Вот они и налетели…
Как Авось от них утекал, как бомжи его закладывали, как он чуть не выскочил прямо в объятия какому-то усатому толстому хрену с растопыренными ушами – все это было достойно Гомера, Бояна и Святослава Логинова.
– Выходит, они догадались, кто ты такой?
– А кто их разберет? Если даже и догадались…
– То это не для печати.
Да уж, плохо придется тому изданию, которое хоть на последней странице наимельчайшим шрифтом даст информацию: «К нам вернулся Авось»…
Я покормила его ужином. Он ел быстро и молча. Потом в полной темноте помыл посуду и сел к пустому кухонному столу.
– Не буду я больше никого искать, – сказал он мрачно. – Мы были сильны, пока мы были вместе. Тогда мы были единым целым, а теперь если и соберутся, так осколочки. И толку от них будет мало. Вон Машка жива – а что с нее толку? А с Емели? Они в новых условиях выкарабкались, а до других им дела нет.