Автобаза
Шрифт:
Солдаты пытались осмыслить услышанное. Слова о свидетелях испугали их. Каждый подумал о собственной участи. Майор сообразил, что дал маху. У ребят были два "калаша". Успокоил:
– Вы не бздите. Отправлю в Союз, разбросают по частям, потом еще парочку раз место службы поменяете. Писаря сработают так, что концов во век не сыщут.
Солдаты хмурились, боялись верить. Умирать из-за каких-то поганых азиатов не хотелось. Пришлось довериться Юрию Николаевичу, отцу-командиру, Бате. И правильно сделали, что поверили, слово он сдержал. Но об этом
– Заводи тачанку...
– Ночевать где будем, у этих?
– спросил один из бойцов.
– Ночевать не будем, надо как можно быстрее убираться на свою территорию, а остановочку сделаем.
Майор вытер платком спинку сиденья, уселся и прикрыл глаза. Он знал, о чем сейчас думают подчиненные: узбеки - тоже свидетели. Правда, их всего трое: слуга, служанка и сам хозяин. Остальные останутся, их не тронут. Так оно и вышло. Майор приказал остановиться за пару километров от селения, прилепившегося к скале; ближе нельзя - собаки услышат. Ушел в темноту.
Отсутствовал час, а потом в дороге основательно, как делал все в жизни, чистил пистолет.
Сержант и солдат старались не думать о происшедшем. Одним узбеком меньше какая разница. Жалко только служанку с нежными руками, что мыла их в третьей воде.
Через три месяца началась всем известная молниеносная война. Выходит, в штабе генерала завелся американский Крот? А может быть, Крот был и в нашем штабе? Видно, америкосы напугались чипов. А уж каким путем ушла к ним информация, и вовсе неведомо. Одно дело, когда глобальная система наведения имеется у большой страны, пусть даже с ненавистным режимом, но с предсказуемой политикой. Совсем другое дело - режим оголтелый. Его действия предвидеть нельзя...
Глава 1
ВСТРЕЧА В "АКВАРИУМЕ" 2000 г.
Генку, Геню, Генашку, Гундоса, Гуна с утра знобило. То, что фамилия у него имелась одна, а имен - множество, его не смущало. Все имена и прозвища были необидные и приклеивались на день-два, в зависимости от настроения компании и самого Климова. В детстве мама звала его Крольчонком. С больной головой и жалкой мелочью в кармане Климов решил добрести до ближайшей "точки" - выпить пива.
Он оделся и, не обуваясь, прокрался по коридору коммуналки, дабы не попасться на глаза трем соседкам старухам. Наконец вырвался на волю.
Почему босиком? Да все из-за старух. Они были очень разные, потому и прозвища он им дал соответствующие: одна - Одуванчик, другая - Скорбь, третья Ангел, только очень злой. В одном сходились: шалопая надо спасать. Имелась у них общая черта - жалость. Когда умерла его мать, а Климов тогда служил срочную, куда только не писали, разыскивая его. Ответ один: не значится. Как же так, человек в армию ушел и потерялся?
Вот почему Крольчонок осторожно выглянул из подъезда и, только оказавшись на улице, натянул сандалии.
Идти надо было до метро. Там, в новом торговом ряду, имелся прозрачный павильон. Мелочи хватало всего на две кружки. Этого явно недостаточно. Огляделся - из своих никого. Один транзит. Челночники. Нелегалы. Этих не любил особо. Поднося трясущейся рукой пиво ко рту, рассматривал зал поверх кружки: даст - не даст. Было в этом поиске нечто унизительное, но здоровье превыше всего.
Уже и вторая к концу, а своих все нет. Одна шантрапа. И вдруг взгляд Климова зацепился за мужика у стойки в кожаном пиджаке, но не турецком, и с внушительного вида портфелем-чемоданом. Этот даст. Непременно ему должно стать стыдно за свое благополучие, за хорошую работу, жену, друзей обеспеченных. Эй, товарищ, выручи, а то помру прямо на глазах... Бог ты мой, это ж Димка! Артеменко. Живой...
– Отвали... Иди разгрузи что-нибудь на рынке, а лучше помойся, побрейся и на работу устраивайся.
– И вместо денег сует газету "Из рук в РУкй". Не узнал.
– Значит, майор наш порядочным человеком оказался, не соврал... Жизнь сохранил... Интересно, сам-то уцелел? Не знаешь, Дим?
– У Климова к горлу подкатил шершавый комок.
– Не узнал, значит? Я не обижаюсь. Меня теперь многие...
Не успел договорить. Димка Артеменко уронил чемодан и, молча обхватив Климова огромными ручищами, приподнял над полом.
– Узнал! Узнал!
– неожиданно для себя заорал Геннадий Климов.
– Узнал однополчанина...
– И вдруг заплакал. Слезы сверху капали на лицо и пиджак Артеменко. Народ вокруг улыбался.
Дима поставил Гену перед собой. Подошли свои. Откуда нарисовались? Хлопали по плечу. Поздравляли, предчувствуя дармовую выпивку. Ошиблись.
– Пойдем-ка, Гун, туда, где прилично кормят. Посидим. Сколько лет прошло, восемь?
– Десять, - поправил Климов.
– Верно.
Расположились в лагманной у узбеков. И пошел разговор. Правда, сначала препирались, кому говорить первым, но Климов настоял на своем. В этом была логика. Докатиться до уровня Генки легко и просто, а вот стать таким, как Димка...
– А чего я? Я тоже, как ты. Целый год. Когда вспоминаю, веришь, дрожь берет.
– Верю.
– Потом женщину встретил.
– Красивую?
– Худенькую... Рак у нее был. Догадывалась. И сказала она мне, Гун, что надо каждый день проживать так, будто он последний... Иначе, говорит, Димочка, - не жизнь.
– Правильно сказала. А мне на женщин всегда не везло. Хоть и здоровые все были.
– Ничего, Климов, раз мы там не пропали, то и здесь свое возьмем.
Климов потянулся за стопкой, налил до краев с намерением произнести тост.
– Не много ли?
– Практика рождает профессионалов. Я свою дозу знаю.
Однако ошибся. Они тяпнули еще по три. За майора. За писарей штабных. За лучшую жизнь для всех и каждого. И Климов сломался. Артеменко и сам с трудом держался на ногах, но до выхода добрались. Поймали машину.
– Слышь, друг, отвези-ка нас в баньку, мне друга полечить надобно, попросил Дима, и водитель отвез их в "Селезни". Взяли отдельный кабинет с сауной и выходом в общую русскую парную - мужики все-таки любят кучковаться.