Автобиография йога
Шрифт:
Пружинистой походкой я вернулся в свой дом на Гурпар-роуд. В поисках уединения я укрылся на маленьком чердаке и пробыл в медитации до десяти часов вечера. Темнота теплой индийской ночи внезапно озарилась чудесным видением.
Окруженная ореолом великолепия, Божественная Мать стояла передо мной. Ее лицо, с нежной улыбкой, воплощало саму красоту.
– Я всегда любила тебя! И всегда буду любить!
Ее божественный голос еще звенел в тишине моего убежища, но сама Она уже исчезла.
Едва на следующее утро солнце взошло на небосклон, как я нанес свой второй визит Мастеру Махасайя. По лестнице дома, с которым у меня было связано столько мучительных воспоминаний,
– Господин, я пришел – признаю, очень рано! – за новостями. Говорила ли Возлюбленная Мать что-нибудь обо мне?
– Маленький озорник!
Больше Мастер не добавил ни слова. Очевидно, моя напускная серьезность не произвела на него впечатления.
– Почему вы ответили так таинственно, так уклончиво? Неужели святые никогда не говорят прямо? – возможно, я был немного раздражен.
– Неужели ты обязательно должен проверить меня? – его спокойные глаза были полны понимания. – Стоит ли мне этим утром добавлять хоть что-то к заверению, которое ты получил вчера в десять часов вечера от самой Прекрасной Матери?
Мастер Махасайя контролировал шлюзы моей души: я снова пал ниц к его ногам. Но на этот раз мои слезы хлынули от блаженства, а не от невыносимой боли.
– Неужели ты думал, что твоя преданность не растрогала Бесконечное Милосердие? Матерь Божья, и человеческому, и небесному облику которой ты поклонялся, не могла оставить без ответа твой плач брошенного ребенка.
Кем был этот простой святой, чью малейшую просьбу Вселенский Дух любезно соглашался удовлетворить? Он вел скромную жизнь, как и подобало величайшему смиренному человеку из всех, известных мне когда-либо. В своем доме на Амхерст-стрит Мастер Махасайя [60] руководил небольшой средней школой для мальчиков. Ни одного слова упрека никогда не слетало с его губ, для поддержания дисциплины он никогда не устанавливал правил и не бил учеников по рукам линейкой. В скромно обставленных классных комнатах действительно преподавалась высшая математика и химия любви, которой не найти в учебниках. Мастер распространял свою мудрость посредством духовного заражения, а не непререкаемого предписания. Охваченный неискушенной страстью к Божественной Матери, этот святой требовал проявления к себе внешних форм уважения не больше, чем ребенок.
60
Это уважительный титул, которым к нему обычно обращались. Его звали Махендра Натх Гупта, он подписывал свои литературные труды просто «М».
– Я не твой гуру, он появится чуть позже, – сказал он мне. – Под его руководством твое стремление к Божественному, которое выражается в любви и преданности, уподобится его неиссякаемой мудрости.
Рис. 11. Два брата Терезы Нойман и я в Коннерсройте, Бавария
Каждый день на закате я отправлялся на Амхерст-стрит, чтобы припасть к божественной чаше Мастера Махасайя, настолько полной, что ее капли регулярно переливались через край на мою скромную персону. Никогда прежде я не склонялся перед кем-либо в полном почтении, теперь же я чувствовал, что это неоценимая привилегия – просто ступать по той же земле, которую освятили стопы Мастера Махасайя.
– Господин, пожалуйста, наденьте этот венок из чампака, который я смастерил специально для вас.
Однажды вечером я явился с цветочной гирляндой в руках. Но Мастер застенчиво отодвигался, неоднократно отказываясь от этой чести. Заметив мою обиду, он, наконец, улыбнулся в знак согласия.
– Поскольку мы оба – преданные последователи Матери, ты можешь возложить гирлянду на этот телесный храм в качестве подношения Той, кто обитает внутри.
В его широкой душе не было места для эгоистических соображений.
– Давай отправимся завтра в Дакшинешварский храм, навеки освященный моим гуру.
Мастер Махасайя был учеником Христоподобного наставника, Шри Рамакришны Парамахансы.
Рис. 12. Мастер Махасайя, навечно увлеченный своей благодатной неземной любовью
На следующее утро мы преодолели четыре мили на лодке по Гангу. Мы вошли в девятиглавый храм Кали, где фигуры Божественной Матери и Шивы покоились на полированном серебряном лотосе с великим множеством тщательно вырезанных лепестков. Мастер Махасайя зачарованно просиял. Он испытывал неисчерпаемую любовь к Возлюбленной. Когда он нараспев произнес Ее имя, мое восхищенное сердце словно разлетелось на тысячу осколков.
Позже мы прогуливались по священным местам и остановились в тамарисковой роще. Манна, обычно источаемая этим деревом, служила символом небесной пищи, дарованной Мастеру Махасайя. Здесь он продолжил возносить молитвы. Я сидел неподвижно на траве среди розовых цветов тамариска с остроконечными лепестками. Временно покинув тело, я воспарил в божественные небеса.
Так прошло первое из многих моих паломничеств в Дакшинешвар со святым учителем. С его помощью я познал доброту Бога в аспекте Матери или Божественного Милосердия. Похожий на ребенка святой находил мало привлекательного в аспекте Отца или Божественной Справедливости. Строгое, требовательное, расчетливое суждение было чуждо его мягкой натуре.
– Он может послужить земным прототипом для самих небесных ангелов! – с нежностью подумал я, наблюдая однажды за ним во время молитвы. Без тени осуждения или критики Мастер смотрел на мир глазами, давно знакомыми с Первозданной Чистотой. Его тело, разум, речь и действия без усилий гармонировали с простотой его души.
– Мой Учитель говорил мне так, – избегая личных утверждений, святой заканчивал любой мудрый совет этой неизменной данью уважения наставнику. Мастер Махасайя настолько глубоко отождествлял себя со Шри Рамакришной, что не считал какие-либо мысли своими собственными.