Автомобиль Иоанна Крестителя
Шрифт:
– И бочонок рому, – подхватил со значением Тернов. – Собирайтесь.
– Зачем? При чем здесь я? – отпрянул Суржиков. – Мне некогда, у меня друзья…
– Друзья подождут, – отрезал Вирхов. – Кроме того, они вдвоем с бочкой вина не справятся. Останется и вам.
– Ну уж нет, справятся, – запротестовал Суржиков. – Но если надо служить закону, я могу. Хотя у меня слабое сердце.
– А если у вас слабое сердце, – раздельно произнес Вирхов, – и доктор Коровкин это подтверждает, то придется бочку с вином у вас конфисковать. Во-первых, она не ваша. Может быть, ее будет разыскивать хозяин, тот же Астраханкин. У него винный погреб размыло. А во-вторых, вам пить вредно для здоровья.
– Что вы, ваше превосходительство! – взвыл бывший морской волк. – Сердце у меня уже не болит. И бочку вряд ли кто-то искать будет. Кому она нужна?
– Где это видано, чтобы бочками вина так запросто разбрасывались? – Вирхов принял решение. – Бочка арестована. Все присутствующие свободны. Господин Суржиков, поедете с нами
Гости бывшего капитана понуро покинули комнату, не решаясь вступать в пререкания со служителем закона.
– И велите околоточному зайти, он за дверью дожидается, – крикнул им вслед Вирхов.
Когда околоточный явился, следователь объяснил ему задачу – доставить бочку в здание Окружного суда. А сам вместе с Терновым и Суржиковым отправился к господину Холомкову, имевшему собственный дом у Измайловского проспекта, во 2-й роте.
Швейцар сообщил, что хозяин дома, принимает гостей. Представители закона и их невзрачный спутник освободились от пальто и калош и прошествовали в приемную, отделанную под мрамор. Дубовая с позолотой боковая дверь бесшумно открылась, и оттуда выскользнула горничная в туго накрахмаленном белом фартучке и в кружевной наколке на светлых приглаженных волосах. Не сразу, но Вирхов узнал в ней Манефу.
– Вот так встреча! – поразился Тернов. – Никак не ожидал! Наряд вам к лицу! И интерьер тоже. Вы даже похорошели!
– Не понял, – сказал Вирхов. – Что вы здесь делаете, голубушка?
– Служу, – нимало не тушуясь, ответила зардевшаяся Манефа. – Хозяин-то помер, работу я потеряла. Господин Рымша приказали, чтобы ноги моей в его доме не было. Куда ж бедной девушке деваться?
– А как вы оказались здесь? – допытывался Вирхов.
– Варвара Валентиновна помогли, – ответила Манефа. – Они, благодетельница, боялись, вдруг я матушке их проболтаюсь о подвигах покойного супруга…
Вирхов отшатнулся как от удара по лицу.
– Зачем же столько цинизма? Нельзя без злоязычия обойтись?
Манефа ухмыльнулась и отвела глаза.
– Доложи барину, что есть к нему срочное дело. – Вирхов вынул визитку из кармана и протянул горничной.
– Барин не один, у него гости, – упрямилась та.
– Не твоего ума дело, – побагровел Вирхов. – Докладывай.
– А про господина как докладывать? – Манефа уставилась на скукожившегося Суржикова.
– Поторопись, голубушка, – вконец рассердился Вирхов. – Уверен, не случайно ты здесь, милая. И Варвара Валентиновна ни при чем. Плачет по тебе каторга, плачет.
Манефа пожала плечами и отправилась докладывать.
Через минуту она пригласила Вирхова, Тернова и Суржикова проследовать в гостиную Ильи Михайловича Холомкова. Хозяин встретил их приветливо, широким жестом указал на стулья светлого ореха, с новенькой обивкой голубого бархата, – впрочем, и все в этой голубовато-серой гостиной было новенькое и дорогое. Стены ее, затянутые полосатым шелком, вместо привычных гравюр и картин были украшены плоскими застекленными ящиками с коллекциями мертвых жуков и бабочек и многочисленными любительскими фотографиями в дорогих рамках: портреты групповые и персональные. На диване, рядом со столиком, где стояли хрустальный графинчик с вином и бокалы с темным бордовым напитком, расположилась синьорина Чимбалиони. В вишневом бархатном платье она смотрелась в голубой гостиной на голубом диване чрезвычайно эффектно. Смущенный Тернов уставился на невозмутимую Шарлотту – цирковая дива картинно поднесла к алому ротику тоненькую, длинную пахитоску, собираясь вдохнуть в себя очередную порцию сладкого табачного дыма.
Около нее застыл ладный рыжеволосый мужчина в форме полковника артиллерии.
– Прошу прощения, Карл Иваныч, – Холомков слегка поклонился, – беседую с друзьями. Готов представить, если наше общество окажется для вас желательным.
Вирхов поморщился:
– С фройляйн знаком, поклонник ее таланта. – Он обернулся к полковнику.
– Полковник Вернер, Вильгельм Саввич, – поклонился тот, – служу в Главном артиллерийском управлении.
Вирхов представил своих спутников. Тернов хотел, но не решался подойти к обворожительной канатоходке и поцеловать ее пухленькую ручку с отполированными ноготками. Суржиков застыл у дверей, как обшарпанный монумент, и только бегающие глазки выдавали в нем живого человека.
– Чем обязан? – холодно поинтересовался Холомков.
– Ваши гости будут нашими понятыми, – многозначительно ответил Вирхов. – Всем оставаться на своих местах.
Прекрасное лицо хозяина вытянулось.
– Именем закона вы арестованы, – рявкнул Вирхов.
– Именем закона? – повторил машинально Холомков. – Почему?
Он глянул на софу, где валялся скомканный черный плащ, который совсем недавно всучила ему разгневанная дочь профессора Муромцева. Неужели барышня натравила на него следователя, обвинив в домогательствах и преследовании?
– Милостивый государь, вы обвиняетесь в умышленном убийстве господина Сайкина! – заявил Вирхов.
Не ожидавший разоблачения преступник побледнел и раскрыл рот. Цирковая канатоходка спрыгнула с дивана, пепел с пахитоски упал на светлый ворс ковра. А полковник Вернер покраснел так, что веснушки на его лице стали незаметны, и после паузы шагнул вперед.
– Прошу прощения, ваше превосходительство, – он щелкнул каблуками, – здесь какое-то недоразумение. Какие есть доказательства? Мне не верится, что мой друг мог совершить преступление.
Вирхив тяжелым взором смерил полковника с головы до ног.
– Доказательства у нас есть, – веско сказал он. – Готов изложить. Знаете ли вы этого господина?
Вирхов ткнул пальцем в сторону скукожившегося Суржикова и посмотрел на Холомкова.
– Не имею чести, – облизнув побледневшие губы, просипел русский Адонис.
– Господин Суржиков, а вы опознаете этого господина?
– Он это, он, точно он, – проблеял морской волк, которому впервые за богатую приключениями жизнь пришлось опознавать преступника.