Автономный рейд (Солдаты удачи)
Шрифт:
– Я-то, Михаил Федорович, вас отпущу - с большим "спасибо" за все доброе. Но о том подумайте, что отныне друзья ваши будут искать крайнего. Будут! И вы на эту роль - первый кандидат.
– Почему?! Я ведь ничего!
– По кочану. За любой прокол кого-то нужно наказать. А вы им нужны только для работы. Но если они деньги огребут и после моего бегства - на кой им эта работа?
– Вы не понимаете! Вы знаете, какие у нас результаты? Стопроцентный фанатизм в двадцати восьми случаях из сорока! Семьдесят процентов, представляете? Этого еще никогда и никому не удавалось. В тех бумагах, которые вы взяли, есть подробные описания. Вы сами убедитесь: это настоящий эликсир единства нации и подлинного, без экивоков, патриотизма и энтузиазма.
– Да? А лично для меня какие последствия будут?
– У вас, к сожалению, реакция нестандартная. Вы не вошли в те двадцать восемь удач. У вас возможно некритическое отношение к объекту, приступы агрессивности к потенциальным соперникам. Но это временный эффект. Кстати, - он неожиданно хихикнул, - я на той вашей даме попробовал слабый раствор одного совершенно нового препарата. Так что, возможно, у нее к вам привязка будет еще больше, чем у вас к ней. Забавно, что у нее при этом явная предрасположенность к полигамии. Так что возможны очень и очень парадоксальные отдаленные результаты...
Блаженны нищие духом, ибо не ведают они, что творят. Ну что с этим престарелым ребенком сделаешь? Он просто не понимает, что делает.
– Противоядие есть?
– небрежно поинтересовался я.
– Мм, арбузы, вероятно, лучше всего.
– Что? Какие... Где я вам в декабре арбузы возьму?
– Ну попробуйте другие мочегонные.
– Ладно. Но вы все-таки подумайте как следует:
куда вас эти опыты заведут и что с вами потом обязательно сделают во избежание утечки...
– Но как же... Я не могу все бросить! То ли от усталости, то ли от черствости, но я не стал его больше уговаривать. Он к своему подвалу как каторжник к тачке прикован. Все-таки скопидомы, сколько бы пользы они ни приносили, всегда сумасшедшие.
Да и польза от них очень неоднозначная. Я отошел в уголок сарая, помочился себе в ладоши, обмыл лицо и, не дожидаясь, пока моча, с нежным пощипыванием дезинфицирующая ссадины, высохнет, залез в машину. Сквозь ветровое стекло выжидательно посмотрел на Полянкина. Тот покачал головой отказывался со мной ехать. И, слегка приподняв руку, то ли попрощался, то ли пожелал удачи. Заложникам свойственно чувство сродненности с теми, кто их захватил и с кем они вместе рискуют. А то, что рискуют они из-за них же, при этом почему-то забывается. Помните, как в Буденновске бабы, выходя из роддома, отзывались о чеченах? Чуть ли не с благодарностью. А мы для них были почти врагами. Мало того, что для начала их не уберегли, так потом еще, стреляя в бандитов, стреляли и по этим теткам. То есть с их точки восприятия мы стреляли именно по ним. Такая война. Может, и не Великая, но тоже - Отечественная. Мэйд ин Раша, короче.
И мне кажется, что она не кончится никогда. Во всяком случае, при моей жизни.
Сумерки густели. Пока не стало совсем темно, я, едва добравшись до ближайших стен-башен эпохи излета застоя, свернул в подходящий, заставленный машинами двор и выбрал "жигу ль", похожий цветом на Девкин и подходяще расположенный. Встал вплотную, радиатор к радиатору. Открыл проволочкой багажник, отыскал в нем ключ 10 на 14 и пассатижи. Почти не таясь - спокойная суета человека, который не озирается по сторонам, внимания не привлекает, - поменял номера. И поехал дальше. Мечтал я о том, как доберусь до койки и буду спать, а потом лечиться-отлеживаться и обдумывать случившееся не меньше трех суток.
И вот тут Судьба наконец мне улыбнулась. Хотя и не без ехидцы.
Глава десятая. Друзей на день рожденья не зовут
Генерал Голубков несколько раз проверился на предмет хвоста, пока ехал в Затопино к Пастухову. Вроде бы и не было прямых причин для этих предосторожностей, а все же так спокойнее. Последнее
Бывая в кабинетах смежников и иных, совершенно открытых структур, Голубков ощущал, что не только над УПСМ как службой, но и над ним самим сгущаются тучи. Это было тем более странно, что дела шли на удивление хорошо, а результаты говорили сами за себя. Только нейтрализация опаснейших террористов, готовивших захват Северной АЭС, и пресечение утечки сверхсекретных технологий к афганским талибам более чем оправдывали существование УПСМ. Впрочем, можно допустить, что это-то и таило опасность. Российская госмашина уже давно, с войны, не работала на результат. Высшие эшелоны власти совершенно не зависели от плодов своих усилий. Школьные учителя могли загибаться в нищете, медики могли голодать в знак протеста, но в зимних садах президента мило пели птички, а иностранные рабочие тщательно покрывали позолотой Кремль. Народ при этом услужливо голосовал за тех, кому на него было плевать.
Происходило это в силу всеобщей сознательности. Поскольку все знали, что выборы стоят больших денег и нельзя их срывать, строка "против всех" в бюллетенях популярностью не пользовалась. А согласившись выбирать из всех зол наименьшее, как ни крути, выбираешь все-таки именно зло...
В сущности, рулевые госмашины не столько исполняли свои многотрудные обязанности, сколько ревностно следили за тем, чтобы никто не покушался на их место в окружении Самого. И в этой системе любой человек, любая структура, которая привлекала к себе внимание четкостью работы, вызывала у других страх за свои места. Голубков это знал. Его с детства смущала концовка сказки Андерсена о голом короле. Все там вроде бы просто и понятно, кроме одного маленького нюанса. Буквально маленького. Совершенно не сказано о дальнейшей судьбе того мальца, который объявил, что король гол. И сейчас Голубков, думая о сгущающихся неприятностях, полагал, что дело все в том, что УПСМ, в котором он отвечал за оперработу, выставило кого-то в голом виде, вот только никак не мог высчитать, когда и кого именно. Вернее, кто обиделся сильнее других? Успехи УПСМ высветили огрехи массы других служб и ведомств. Какое из ведомств решило отомстить, определить было непросто.
Когда генерал Голубков прибыл в Затопино, вся команда Пастухова была уже в сборе. Сидели у Пастуха за столом, и сероглазый хозяин дома устало объяснял темно-русому Артисту, ехидно поблескивающему своими еврейскими глазами, что если он закроет ставшую по зиме убыточной столярку, то затопинским мужикам просто нечем будет заработать себе на жизнь.
– Но они ж и так не зарабатывают, - недоумевал Семен Злотников, который после всех своих театральных мытарств лучше всего научился играть одну роль - роль Артиста. Причем не того, который в театре, а того, который артист спецназа.
– Они просто потихоньку ковыряются, ожидая твоей подачки, и таким образом растаскивают то, что ты получил за спецоперации. Рискуя, между прочим, жизнью. И не только своей.
– Ну так тоже нельзя, - степенно вступился за командира Дмитрий Хохлов, такой могучий и плечистый, что только страсть к белым костюмам помогала ему не выглядеть слишком громоздким. Страсть эту он принес из морской пехоты, благодаря службе в которой и заслужил прозвище Боцман.
– Как нельзя, хозяйственный ты наш?
– копируя Гафта, спросил Артист.
– А вот так: "растаскивают", - вздохнул Боцман.
– Они мужики отличные. Пить вон у Сережи все бросили.
– А то, что не привыкли еще сами крутиться, предпочитают ждать, когда добрый дядя чего-нибудь подкинет, так это оттого, что они еще советские люди. Им время нужно, чтобы отвыкнуть...