Автопортрет художника (сборник)
Шрифт:
– А Мишка такой плут! – добавлял он с плутовской улыбкой.
Жена глянула на меня. Мы тоже друг другу улыбнулись. Она забрала мальчика и он на прощание меня обнял.
– Приезжай каждую пятницу, – сказал он.
– Зачем? – сказал я машинально, и спохватился, но оправдываться и извиняться было уже поздно.
– Я обязательно буду приезжать, – сказал я.
Он простил меня очень быстро. Не разнимая рук, сказал:
– За пакетом для Ромашки.
Я стал приезжать к ним каждую пятницу
– Вчера она крутилась вокруг меня, будто тебя ждала, – говорил я.
– На этой неделе Мишка был не в настроении, – говорил я.
– Собаки ждут не дождутся, когда потеплеет, – говорил я.
– Ромашка подлечила ногу и теперь даже и не хромает, – говорил я.
– Мишка поймал крысу, а Ромашка ее отпустила, – говорил я.
– Ромашка съела все, что ты ей передал, и облизнулась, – говорил я.
Мальчик слушал с восторгом.
Я не решился сказать сыну, что Ромашка умерла спустя неделю после того, как мать забрала его от меня.
Полтора года я сочинял истории про Ромашку и Мишку, – тот хоть и загрустил после смерти подруги, но жил, – расцвечивая их самыми небывалыми подробностями. Ромашка и Мишка спасали бассейн «Динамо» от воров и дружили с белочками, клали мне лапы на руку и и передавали привет мальчику. Весной он хотел пойти на «Динамо», чтобы повидать Ромашку, но я его отговорил, сказав, что там нет горячей воды. Летом сказал, что ее вообще спустили и Ромашка уехала поэтому в деревню, сторожить овец.
Следующей зимой я еще что-то придумал.
За два года мальчишка стал отличным пловцом и вытянулся. Он спокойно встретил известие о том, что Деда Мороза не существует и это родители положили под елку тот настольный хоккей. И что вставать рано утром придется из-за тренировок – тоже. Это ему пригодится, знал я, даже в его шесть-то лет.
А мне уже за тридцать, и я каждое утро, – в пять часов, – поднимаюсь, чтобы пройти через пустой парк, и толкнуть крутящиеся ворота бассейна «Динамо». Откуда-то из-под дерева во дворе ко мне бросается желтое пятно – это Мишка, которому я скармливаю «пакеты для Ромашки», приветствует меня, – и я, почесав пса за ухом, поднимаюсь по ступенькам ко входу. Иногда мне чудится, что у двери на полу что-то темнеет
Но это всего лишь тень дерева.
ДАВАЙ ПОКРАСИМ ПУШКИНА
– Заладили, Пушкин, Пушкин, Пушкин, Пушкин… Да пошел он на хуй, этот ваш Пушкин!
– Точно!
– Сколько себя помню, все меня тычут этим Пушкиным сраным.
– Верно!
– Пушкин то, Пушкин се, управдом краны чинить отказывается, потому что денег нет, просишь починить по-хорошему, а он тебе, Пушкин что ли денег даст, в дверь куда-то войдешь без стука, а тебе – Пушкин стучать будет…
– Верно!
– Да меня еще в школе задолбали Пушкиным! Господи, эта училка сраная, ну, по-русскому, она меня затрахала в свое время им, вечно она приговаривала, что Пушкин это наше все… какое «наше»? Это ИХ все!
– Кого их? Училки по-русскому?
– Русских, кретин!
– А, понятно!
– Понятно ему! Эти блядь русские затрахали всех своим Пушкиным, хотя он вовсе не был русским.
– А кем он был?
– Ты что, совсем тупой?
– У нас не было уроков русского языка и литературы, я же младше тебя, это у вас они были. С каких хренов я должен Сам что-то читать об этом Пушкине сраном?
– Ладно, рассказываю. Пушкин был негр.
– Настоящий?
– Стопроцентный. Как мы с тобой румыны, так и он негр.
– Значит, настоящий негр.
– Стопроцентный, я тебе говорю. Они его с дерева сняли.
– А кто же за него писал эти…
– Стихи? Да у него говно, а не стихи. Конек блядь Горбунек, про деда еще какого-то с длинной бородой, про дядю еще, про то, как этот негр кого-то встретил и у него все из башки вылетело, еще хрень какая-то. Руские говорят, будто бы он великий поэт, а он говно, и никому, кроме самих русских, на хуй не нужен! Но, почему-то, его сраный памятник у нас в румынском городе Кишиневе, а не у них, в их сраной Москве.
– Разве в Москве нет памятника Пушкину?
– Ты его там видел?
– Нет. Но мы строили дом в Бутово, а там я вообще памятников не видел.
– Ну так в Москве и нет памятников!
– Ни одного?!
– Ты хоть один видел?
– Нет, но я же жил в Бутово!
– Ты жил в строительном блядь вагончике, куда тебя, кстати, посадили русские.
– Точно! Ну то есть как… наш прораб, ну, который кинул нас с деньгами, он был молдаванин.
– Он им только назвался. А на самом деле был русский.
– Он говорил по-румынски.
– Значит, выучил по-скорому. Вот видишь на что только не пойдет русский, чтобы кинуть молдаван!
– Точно… ты открыл мне глаза…
– Ни одного памятника на всю Москву, говорю тебе. Это же блядь народ дикарей.
– Поразительно… А у нас, в нашем маленьком солнечном Кишиневе, памятников с тридцать наберется.
– Да, Петрика, ты прав, и памятников кому?! Великим! Титанам! Людям, известным всему миру. Гога, миронеску, виеру, луческу, мандыкану, дойна и алдя теодоровичь, петреску… Мировая Элита! Это тебе не всякая херня типа Пушкина сраного, о котором знают только русские, да медведи, которых они по пьяни потрахивают!