Автор сценария
Шрифт:
– Стоп репетиция! – объявляет в рупор режиссёр.
Вдвоём они подходят к кустам, и оператор начинает объяснять актёрам, как им правильно встать.
Лев Львович сидит на стульчике около камеры, его водитель курит невдалеке. Теперь понятно, что съёмка происходит в одном из московских парков, виднеется скоростная магистраль, мост, высотные здания вдалеке.
– Вы уверены, деточка, что эти крашеные листья будут
– Ну конечно, они же далеко, – вежливо отвечает молодой ассистент.
– Мда… Не уверен… - старичок семенит к кустам.– Должен вам сказать, - обращается он к главному герою, прерывая объяснения оператора, – мне не нравится то, что вы делаете. Понимаете, я был не таким. Вот вы всё время напряжены, голос всё время дрожит… - старичок уже совсем не так мил и вежлив, как обычно, он говорит жёстче, в голосе сквозят резкие ноты.
– Лев Львович! Может быть, вы потом… - пытается успокоить его режиссёр.
– Подожди, дорогуша, - отмахивается от него старичок.– Так вот, молодой человек, как вы говорите «А если они нас заметят? Убьют?» (старичок кривляется, утрируя испуг) Что за чушь? Зачем столько эмоций? Эмоции нужны для другого! Конечно, я боялся, я почти каждый день видел смерть, и я был готов к смерти, а вы не готовы, деточка! В вас вообще нет чего-то такого… как сказать…что было у всех нас, понимаешь ли…
– Лев Львович! Ради Бога! Нельзя так разговаривать с актёром! – взывает режиссёр.
– Витя, мы теряем время, - оператор нервно закуривает, смотрит на небо, -
после обеда дождь обещали…
– Нельзя так играть! Он играет меня, а я таким не был, – не сдаётся Лев Львович.– Вам ясно, деточка? – спрашивает он у главного героя.
– Ясно, Лев Львович, – покладисто отвечает юноша.
Старичок направляется к своему стульчику.
– Вить, я так работать не могу. Старикан совсем озверел, – тихо говорит оператор, дождавшись, пока Лев Львович отойдёт на достаточное расстояние.
– А кто предложил его усыпить? – мрачно произносит режиссёр, глядя на оператора.
– Так кто ж знал?! – оператор с досадой бросает окурок.
СЦЕНА 25 «Бутафорский цех» Интерьер. День.
Окровавленные останки человеческих тел, выпученные глаза, зияющие раны… На столах разложены латексные головы, руки и ноги разной степени готовности. Кудрявый парень лет двадцати раскрашивает одну из голов, девушка работает над рукой с отрезанным пальцем. Вася, то и дело позёвывая, беседует с другим молодым человеком, длинные волосы которого собраны в хвост.
– А ручки-ножки для кого делаете? – интересуется Вася.– А-а-а-а…(зевает) Спать хочу.
– Давай тебе кофе налью, - предлагает длинноволосый.
– А-а-а-а… Не поможет. Я чашек пять уже выпил… – Вася берёт в руки одну из заготовок, рассматривает.– Похоже, у Феллини конкурент появился… Что за сериал?
– Да фильм про войну, «Страх и любовь» называется. Этот снимает, как его… Колесников. Точно не будешь?
– длинноволосый парень насыпает себе в чашку растворимый кофе, пробует, не остыл ли чайник, наливает в чашку воды.
– А, Виктор Иванович…. Нормальный мужик, я его знаю. Не, кофе не буду. А-а-а-а… Колесников дельный мужик…
– Слушай, напомни мне анекдот про лысого медведя. Я Ленке своей хотел
рассказать и это…- отхлёбывает кофе,– помню, что прикольный, а сюжет
забыл.
В дверь деликатно стучат.
– Открыто! – кричит длинноволосый.
Стук повторяется. Парень идёт к двери с чашкой кофе, открывает. За дверью стоят студенты Мучникова.
– Здравствуйте! – бодро произносит девушка с разноцветными волосами.– Мы студенты Глеба Петровича Мучникова! Вот. Можно, мы посмотрим?
– Чего-о? – обалдевает длинноволосый.– Чего посмотрите? Какого ещё Мучникова?
– Как какого?! Режиссера Мучникова. Глеб Петрович сейчас уехал на съёмки и сказал, чтобы мы сами…
– Да не знаю я никакого Мучникова! – перебивает девушку длинноволосый.– Всё, до свидания…
Парень хочет закрыть дверь, но в этот момент к нему подходит Вася. Среди студентов, столпившихся за дверью, он видит Дмитрия и Ивана.
– Привет, ребята! – машет им Вася рукой.
– Здравствуйте! – машут ему в ответ ребята, расплываясь в улыбках.
– Ты чо, их знаешь? – поражается длинноволосый.
– Ну да, это точно студенты. Отличные ребята. Да пусть посмотрят, жалко тебе, что ли?