Айя и Лекс
Шрифт:
— Да ну их, этих светил, — отмахивается Леська. — Тебе сейчас покой нужен, так что слушай сюда. Профессора я беру на себя, а ты немедленно мчишь к нам! Я приеду часа через полтора, и мы все решим: куда идти, кому звонить и что делать. Поняла?
— Угу, — только и остается что согласиться. С Леськой попробуй поспорить — на ноги весь город поставит, а своего добьется. И как это у нее удается — загадка.
— И не вздумай без меня что-то предпринимать! Все, отбой! — командует подруга и отключается.
А я смотрю на потухший дисплей с усмешкой. Резвая Леська, однако.
— Профессора
Хотела бы я посмотреть, как та будет отмазывать меня у профессора. Леська без проблем могла заболтать любого. И я до сих пор не могу взять в толк, что Леся, будучи успешным адвокатом, забыла в медицинском университете. А она и не признается, отделываясь лаконичным: «это личное».
Звонок телефона застает врасплох. Гляжу на дисплей, уже предчувствуя неладное. Так и есть — родительница звонит.
— Да, мам, — выдыхаю, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
— Ты где? — жестко в ответ. По телу пробегает нервная дрожь. Всегда так, стоит ей вломиться в мое мирное существование.
— В универе, мама, где же еще, — вздохнув, отвечаю. У главного входа прислоняюсь плечом к белой колонне и смотрю в синее небо. Рыжее солнце нещадно палит, словно календарь уже давно перевалил экватор лета, хотя только май вот-вот вступит в свои права. — У меня лекция…
— А почему ты до сих пор не в клинике? — похоже, изумление у матери неподдельное. Надо же. У нее так редко проявляются хоть какие-то эмоции, напоминающие, что она все же человек, а не холодная бездушная машина, каким-то странным стечением обстоятельств названная моей матерью.
— А что мне там делать? — изображаю из себя саму невинность. Если она шпионит за мной (а она шпионит, тут уж никаких сомнений), то пусть сама и признается. А от меня ей откровений не дождаться. Ни слез, ни истерик, ни тупого послушания. Устала. Хотя страшно до жути. Если она захочет — сожрет меня и не подавится. И всех, кто окажется в опасной близости.
— Не дерзи мне!
— Да что ты, мамочка, даже не думала. Как можно? — вздыхаю, пропуская мимо ушей ругательства матери. Пусть получит удовольствие, мне не жалко. Расстегиваю верхнюю пуговку блузки. От жары все плывет перед глазами и душно, сил никаких.
— Значит так, — холодный тон, в котором от прежнего раздражения не осталось и следа. Какое самообладание — просто поразительно. — Я заеду за тобой после лекции. Съездим в клинику, а потом домой. Так что не вздумай удрать.
— А я не собираюсь ни в какую клинику, мамочка. И домой я тоже не намерена возвращаться, — парирую, стараясь дышать глубже. Но все размывается, становится зыбким, того и гляди — пропадет, растворится. Черт, как же плохо!
— Погуляла и хватит, — доносится голос матери. — Или ты забыла о нашем уговоре?
Как же, забудешь такое. А ведь я до последнего верила, что мне удастся вырваться из-под ее контроля. И замуж я хотела. За Пашку. А теперь не хочу. Ничего не хочу. Хотя нет, воды глоток не помешал бы. И боль пульсирует в висках. Распускаю хвост, облегченно выдыхая. Глоток воздуха оседает горечью на языке, и приступ тошноты скручивает внутренности.
— Айя? — встревоженный голос доносится откуда-то сбоку. Пьянящий, опаляющий как стакан коньяка. Этот голос я узнаю из тысячи, хотя слышала его лишь однажды. Но той ночи мне не забыть, как и обладателя мягкого баритона с жесткими переливами. От него у меня по коже расползаются колкие мурашки, а тело обжигает лавой. И оно, тело, напрочь отказывается мне подчиняться. Резко оборачиваюсь. Слишком резко. Мир покачивается и я, качнувшись вместе с ним, падаю в сильные мужские руки.
3
Конец апреля.
Алекс дьявольски опаздывал. Серега уже весь телефон оборвал. На заводе тоже нервничают, сроки горят, а таможня оборудование держит, хотя прежде никаких проволочек не возникало. И, конечно же, кроме него разрулить все некому. А он за сорок минут если сто метров проехал — это просто чудо. Будь проклят этот город с его ненормальным движением!
Справа выныривает самоубийца на спортивном байке как раз, когда Алексу удается выбраться из тисков «пробки». Он ударяет по тормозам, чудом не задев мотоциклиста.
— Сука, найду — ноги вырву! — орет, уже не сдерживая злость. К черту! Осточертело все! — Захотелось тебе полихачить — не под моими колесами, придурок.
Алекс тут же набирает номер, длинные гудки сменяются отборным матом, а потом резким:
— Говори быстро, я очень занят, — рычит в трубку Игнат.
Усмехается и коротко излагает свою просьбу. Нет, сегодня вытягивать с того света никаких шумахеров Алекс не намерен. На сегодня у него другие, более приятные планы. При мысли о вечере и грядущем свидании Алекс довольно скалится, предвкушая, как минимум, шикарный минет. К себе на свидание он приглашал исключительно профессионалок, доставляющих удовольствие без лишних сантиментов.
— Что, очередную горячую штучку подцепил? — не сдерживается друг от колкости.
— Скорее, чуть не убил, — хмыкает Алекс, — и не штучку даже. А мне как-то на нары не улыбается, знаешь ли. Дел и тут по горло.
— Понял. Я брякну патрульным, пылу твоему гонщику поубавят.
— Спасибо.
— Спасибо не булькает. И да, завтра вечером у нас, не забыл?
— Помню я, помню, — улыбается шире, слыша в трубке очередную порцию мата и гулкий стук, сменившийся короткими гудками.
Игнат как всегда в своем репертуаре — муштрует своих оперов и днем, и ночью.
Алекс тормозит на светофоре, отсчитывает секунды, постукивая по рулю. Красный переключается на зеленый, и он сворачивает на перекрестке. Въезжать в центральные ворота не стал, заезжает со стороны поликлиники — там обычно посвободнее, да и до главного корпуса института ближе. Паркуется на свободном месте, выбирается из машины, попутно набирая Серегу, и тут же сбрасывает вызов, увидев ее. В жар бросает одним махом, будто окунули в чан с кипятком, как в сказке про Конька-Горбунка, вот только спасения ждать не от кого. А жар плавит тело, напрягает мышцы, скручиваясь нестерпимым желанием в паху.