Шрифт:
Часть I
1
На шестидесятилетии одного из коллег Йоаким Халль угодил в скучную компанию. Гости — общим числом шестьдесят пять человек — разместились за восемью столиками, по четыре пары за каждым, и Йоаким, который был среди тех немногих, что пришли без спутника, очутился с краю, девятым за столиком на восемь персон. Он почти никого тут не знал. Несколько знакомых, товарищи по работе, сидели от него далеко, словно бы увлеченные интересными разговорами.
На закуску подали обжаренные в сухарях морские гребешки. Затем — мясное блюдо, которое соседка Йоакима есть не могла, поскольку была вегетарианкой. По крайней мере, хоть какая-то тема для разговора нашлась. Йоаким узнал, что вегетарианкой
Как только начались тосты, Йоаким обнаружил у своей дамы одну странность: сворачивая и разворачивая салфетку, она тихо, но вполне внятно прекословила каждому оратору. Если отмечали способность юбиляра быть в дружбе со многими, она, к примеру, говорила: «Ври больше!» Если Луи хвалили за тонкий юмор, бормотала: «Зануда, каких поискать». А при упоминании о его практических умениях буркнула, что не мешало бы прийти к ней домой и посмотреть, как он испакостил ее садовую плитку. Йоаким так и не уразумел, что ее раздражало — тосты или сам Луи, однако не испытывал ни малейшего желания расспрашивать, хотя, может статься, она как раз этого и ждала. Муж ее сидел напротив них, чуть наискосок, и Йоаким решил: вот пусть он и расспрашивает.
Уже за десертом гости мало-помалу начали покидать отведенные им места. Свет погасили, после чего внесли и поставили на столик посередине громадный торт из мороженого, многоярусный, сверкающий бенгальскими огнями. Народ с тарелками в руках обступил сыплющее искрами сооружение, и многие потом не стали возвращаться на прежние места. В том числе Йоакимова соседка. С одной стороны, можно облегченно вздохнуть. Но с другой стороны, его не оставляло ощущение, что он сам оказался слишком скучным кавалером, надо было потягаться с нею в колких выпадах, рассмешить ее, а так она лишь вконец разозлилась и видеть его не желает. Этот сорокалетний молчун ей не компания.
Только в половине десятого наконец отужинали. Половину столиков сдвинули в угол, включили музыку. Супружеские пары пошли танцевать, Йоаким остался на своем месте. В больших окнах напротив он видел собственное отражение. Высокий серьезный мужчина с острым подбородком. Волосы густые, темные. Вообще-то наружность у него, пожалуй, вполне привлекательная. Правда, во взгляде, как выяснилось, порой отчетливо сквозит простодушная неуверенность.
Йоаким знал, так бывает не всегда. Он прежде всего специалист, человек дела. И главное место в его мыслях занимала работа, там он чувствовал себя в своей стихии, действовал быстро и уверенно. Но ведь все время думать о работе невозможно. Нет-нет да и возникали паузы, и тогда голову поднимало частное лицо. До странности беспомощное. Ни в чем не уверенное. Его «да» могло означать «нет», и наоборот. Потому-то, когда он в кои-то веки думал не о работе, а об иных вещах, лицо его принимало наивное выражение, которое иной раз смущало людей, побуждало отворачиваться. Такие вот мысли вертелись у него в мозгу, пока он сидел тут пень пнем, совершенно никому не нужный.
Просветила его на сей счет одна из девушек-чертежниц, зимним вечером в конторе, где оба они задержались допоздна. Так прямо и сказала, без обиняков, что он человек наивный. Хотя конечно же умный, добавила она немного погодя, искоса глянув на него. Словом, занятный гибрид острого ума и наивности. Йоаким не перебивал ее, поскольку чуял, что будет дальше. Некоторые женщины, полагая, будто разобрали мужчину по косточкам, испытывали потребность собрать его заново. Может, чтобы утешить, а может, желая продемонстрировать, что им и это по плечу. Он их не разубеждал, ибо опыт показывал, что на первом этапе они использовали свои мозги, а на втором — тело. Поэтому в ходе долгого разговора, пока чертежница с удовольствием его препарировала, он и виду не подавал, что для него сейчас вся суть в том, как бы овладеть ею на письменном столе. Абсурд, конечно. Задним числом он даже не помнил, вправду ли они были близки. Помнил только одно: ее слова о его наивном и проницательном взгляде. И не оттого, что в итоге поумнел. Скорей уж, наоборот. Ее слова приобрели над ним странную власть и затягивали в отвлеченные спекуляции, которые приводили исключительно к самоуглубленности, а временами до такой степени выбивали его из колеи, что, случайно увидев собственное отражение, он опускал глаза. Ему казалось, внутри у него бездонная топь, которая его же и засасывает, и он все больше убеждался, что не выберется оттуда без помощника. Какого помощника? Женщины. Точнее он сказать не мог.
На юбилей к Луи Йоаким пошел с известной надеждой. Развлекался он нечасто. Слишком много работал, а после работы уставал. Минули те времена, когда плоть полна безумства. Безумства восемнадцати лет, двадцати семи, тридцати пяти и всех прочих возрастов. Они утонули в работе. Иной раз случались вспышки какой-то неведомой энергии, но хватало их ненадолго.
Жил он в хорошей четырехкомнатной квартире в Азбучном переулке, примыкающем к Эстерброгаде. По дороге с работы заезжал в магазин, покупал продукты. Готовил сам, причем умело. На кухне все сверкало сталью. В кухонных шкафах стоял дизайнерский набор стаканов для бара на двадцать четыре персоны. Йоаким баловал себя. И на привычках своих не экономил. Все только самое лучшее, будь то одежда, мебель или еда. На холодильнике он поставил маленький транзистор и, занимаясь хозяйством, слушал новости со всего света. После ужина — мытье посуды. Бумаги из конторы. Стопки книг, которые он намеревался прочесть. Красивые, глянцевитые томики на тумбочке у кровати. Открывая их, он чувствовал себя богачом, хотя редко осиливал больше десятка страниц — засыпал.
Был у Йоакима и летний домик в Тисвилле-Хайне, в глубине елового леса, куда он ездил на выходные и в отпуск. Дел там всегда хватало. Вычистить кровельный желоб. Ликвидировать засор в канализационном стоке. Сколотить скрипучие половицы. Истребить мох, которым зарастали по краям оконные стекла. Спилить лиственницы. Иной раз лес целыми днями гудел от воя его электропилы. И дровяную печь протопить не мешает. Все это дарило ему ощущение смысла, будто он трудился ради кого-то. В жаркие дни он садился на старый велосипед, стоявший под свесом крыши, и ехал на пляж. Путь лежал через благоухающий хвоей лес, где песчаная почва, проплетенная корнями деревьев, глухо гудела под колесами. Стволы сочились смолой. И тишина кругом — лучше не бывает! Потом пейзаж менялся. Впереди открывалось море. При каждом шаге ноги вязли в песке. Сложив одежду аккуратной кучкой, он решительно заходил в воду. Заплыв на пятьсот гребков — двести пятьдесят гуда, двести пятьдесят обратно, — а затем вон из воды. Фигура у него всегда была стройная. Волосы темным нихром падали на лоб. Наверху, в дюнах, стояли шлюхи, пялили глаза. Толпы полуголых девиц. Йоаким чувствовал их взгляды. В лесу, в домишках-курятниках, у них припрятаны презервативы. Он одевался и катил восвояси.
Однако, видит Бог, ему хотелось чего-то надежного, долговечного. А это куда больше, нежели он сам. Он сам мог исчезнуть. И что останется? Стальной холодильник, дизайнерские стаканы, транзистор, изящные стопки книг, зеленый домик в лесу. Тишина. Его мучило сознание, что они переживут его и ничуть не изменятся, что его тишина не превосходит их тишину, не отличается от нее. Он уйдет, и все это останется, словно его вообще никогда и не было. Ну а до тех пор необходимо производить некоторый шум. Не станет он просто смиренным помощником тишины. Мелким прислужником великого, чистого Ничто. Это не для него. Страха он не испытывал. Только некое замешательство. И вот теперь отправился на юбилей.
Музыку обеспечивал настоящий «вёрлитцер», роскошная, сверкающая махина в углу. Йоаким смотрел на веселых танцующих людей. Неожиданно у его стола появилась девушка. Выдвинула стул, села рядом.
— Забавно. Я видела, ты смотрел на меня, когда я шла через танцпол, — сказала она. — Как тебя зовут?
— Йоаким.
— А меня Сюзанна.
— Привет, Сюзанна.
Он даже не думал смотреть на нее. И вообще заметил только сейчас, когда она подошла. По меньшей мере лет на десять моложе его, маленькая, черноволосая, одета в костюм, рукава жакета подвернуты, полосатой шелковой подкладкой наружу. Волосы собраны на затылке в хвостик, коротенький, всего в несколько сантиметров.