Азбука моей жизни
Шрифт:
На голенях моих ног до сих пор сохранились несколько рубцов. Это следы тех пинков, которыми награждали нас солдаты, когда во время обстрелов заставляли падать на землю. Солдаты действовали весьма безжалостно, но я на них не в обиде, они беспокоились за наши жизни. Храни их за это, Бог! Кстати, куда больше я боялась за свои зубы, чем за ноги.
Эти американские солдаты в Европе должны были быть особенно храбрыми. Легко быть храбрым, когда защищаешь свою страну и свой родной дом. Однако совсем другое дело быть привезенным в чужую
Когда я читаю воспоминания актеров, в которых они пишут, что во время гастролей часто выходили на сцену с высокой температурой, мне становится смешно. Для чего так стоило рисковать, что, собственно, такого важного было в их шоу? Актеры — особенные люди. И в первую очередь это относится к Дэнни Томасу. Он не только обладал талантом, но был при этом мужчиной и джентльменом. А это уже редкость в нашем деле. Он стал моим учителем. Показал, как нужно действовать на сцене, научил подчинять себе зрителей.
Когда мы только репетировали наше шоу, я полагала, что исполняю свою роль достаточно хорошо. Но когда позднее, в полном одиночестве я оказалась на сцене перед тысячью солдат, они забросали меня репликами, которых не было в сценарии, и я растерялась. Именно Дэнни научил меня, как действовать в таких ситуациях. Он показал, как можно осадить юнцов, стремящихся любыми средствами выставить артистов перед публикой в дурацком виде.
В нашей труппе был тенор, красивый малый. Он прекрасно пел знаменитую песню «Бесаме мучо». Но солдатам он сразу не понравился. Они изводили его насмешками. Дэнни неоднократно приходилось его защищать.
Кто мог заменить Дэнни? В моем сердце — никто. Когда он уже вернулся в Америку, мы продолжали его вспоминать. Нам не хватало его веселых песен и его барабана. И мы часто думали: если бы Дэнни был с нами, что бы он сделал? Однажды, уже после войны, я попыталась сказать ему это. Но вокруг нас стояла толпа людей, и он не понял меня. Захотел бы он меня сейчас услышать? Я в этом совсем не уверена. Он сейчас счастливый человек, живущий в кругу счастливой семьи. Сохрани его, Господь!
Дэнни покинул нас, но мы продолжали играть.
Италия показалась мне огромным облаком, облаком из пыли, клубящейся над разрушенными домами. Она раздражала нос и горло. Мы выступали с нашим шоу по пять-шесть раз на дню, в любую погоду. Импровизированная сцена получалась из двух сдвинутых грузовиков. Если начинался дождь, мы не прерывали выступления и уходили только тогда, когда солдаты начинали разбредаться.
Я постоянно ощущала боль в горле, принимая горстями сульфамиды. Прошла неделя, улучшения не наступало. В Неаполе для наших выступлений был предоставлен оперный театр. Я вышла на сцену и не могла издать ни одного звука. Я поспешила ретироваться, боясь расплакаться на глазах у зрителей. Вообще, я стараюсь не показывать
Я лежала в номере отеля «Парко». Каждый вздох отзывался в легких как удар ножа. Начался налет авиации, и я вместе со всеми перебралась в бомбоубежище, в «ricovero» по-итальянски. Когда мы только приехали в Италию, то обратили внимание на надписи «Il Ricovero», украшавшие каждый дом. Тогда мы подумали, что, должно быть, это фамилия кандидата на должность мэра. Однако суть названия оказалась куда более прозаичной.
Италия, страна апельсинов, я познакомилась с тобой во время войны. Каменные бункеры, скалы, к которым мы прислоняли наши усталые головы, рука об руку с молодыми солдатами в расцвете сил. Все самое лучшее, что имела Америка, находилось в то время в этих бункерах. Они были очень юными — 18–20 лет.
Эта «сидячая война» расстраивала нервы куда сильнее, чем боевые действия. Солдат посылали на Капри, чтобы они могли немного расслабиться. Они приезжали в Неаполь, чтобы посмотреть город и наши выступления. Для всех солдат Неаполь был мечтой. Мы обменивались с ними адресами, клялись писать друг другу, как это делают дети, разъезжаясь из летних лагерей, чтобы вернуться в грязные города.
Все солдаты, с которыми я встречалась летом 1944 года, погибли. Почему я это утверждаю? Вначале они все мне писали, и вдруг наступила тишина.
Мы находились в итальянском городке Бари. Нормальный маленький городок, с неразрушенными домами, с сохранившимися улицами. Над самим городом висел сладковатый запах, не имевший ничего общего с войной. Он проникал под униформу, раздражал кожу, делал больным.
В этом городке находился 26-й лазарет. Он располагался в каменном здании с широкими коридорами. Под его сводчатыми потолками звук шагов был похож на разрыв бомб, а крики, исторгающиеся из раненых тел, заставляли вспомнить бойню.
Я лежала в постели, рядом на стуле стоял котелок с кипяченой водой. Раньше я никогда не болела и не могла поверить, что у меня воспаление легких. Мое горло пылало, его смазывали йодом. В армии ему очень доверяли. Я не кричала, потому что каждый крик отзывался адской болью. Хотелось плакать не только от боли, но от тоски, которая наполняла это здание.
Чья-то рука дотронулась до моего одеяла. «Бог ты мой! Да ты девушка! Как тебя сюда занесло?» Я пытаюсь ответить, но получается что-то нечленораздельное.
Молодой парень в халате присел на краешек моей постели. «Мы тут прочитали три книги Эрла Стэнли Гарднера — я думаю и тебе нелишне с ними ознакомиться. Этот человек придумал, как заставить замолчать боль после ампутации».
Слова звучат глупо, но я слушаю, хотя и не знаю, что думать. «Ну, ничего, девочка», — говорит он. По звуку его шлепанцев я понимаю, что он уходит.
Котелок с водой совсем остыл. И это печально. Может быть, удастся поспать. Заболеть — самое плохое, что может случиться с человеком.