Азимут «Уральского следопыта»
Шрифт:
— Вы небось первым, Сан Ваныч?
— Как раз наоборот. Последним.
— Неужто силенок не хватило?
— У нас не гонки были. Загодя договорились: кто покрепче, с отстающими идет. Знаешь, как в армии на поверке: «Двадцать четвертый! Расчет окончен!»
— На праздник-то успели?
— В самый раз, утром демонстрацию по радио слушали. Отоспались, отлежались, недельку отдохнули — и на новую буровую. Работа такая, вам тоже к ней привыкать. Верно, Маша Семеновна?
— Так, так, — согласно зачастила женщина, незаметно зашедшая в вагончик к концу рассказа, и скуластое доброе лицо ее расплылось в улыбке, — наше дело буровое — важное. Газ нужен? Нужен. Нефть нужен? Нужен. Север богатый будет, вот что. Хорошо жить будем.
И буровая рабочая первого разряда Мария Семеновна Сайнахова, а попросту техничка тетя Маша, успев наполнить водой умывальник, сноровисто прошлась влажной шваброй по линолеуму.
Разные бывают ветераны. Один чуть ли не полжизни отстоит за буровой лебедкой, откроет на своем веку десятки месторождений. Другой как сядет на свой мощный трактор, так и переезжает с ним из экспедиции в экспедицию, с южных степей до самой северной тундры. У Марии Сайнаховой техника поскромней. Но и без нее на буровой не обойдешься.
…Не дано человеку заранее угадать свою судьбу. Когда первые геологи высадились в маленькой мансийской деревеньке Устрем, где Северная Сосьва впадает в Малую Обь, рыбачка Маша поначалу отнеслась к этому событию вполне равнодушно. Сейчас уже не вспомнить, чем привлекли они ее потом — то ли веселым нравом, то ли неуемной страстью к путешествиям, то ли просто приличным заработком. Во всяком случае, Мария Сайнахова первой из женщин-манси пошла на буровую.
Не бог весть какая сложная это работа: подмести, помыть, постирать. Но и это можно делать с любовью. Мария все больше привыкала к крепким озорным парням с буровой, к их нелегкому и опасному труду. Когда те возвращались с ночной вахты усталые, измазанные с головы до ног глиной, с запавшими от недельной бессонницы глазами, она была рада им. И даже уезжая на выходные дни в родное стойбище, думала: как там ребята?
Прошли годы. Геологи, закончив разведку, покидали район Березова. Им, вечным бродягам, хоть бы что, а для Марии наступила пора трудного решения. С одной стороны — земля предков, привычная жизнь, дальние и ближние родичи, с другой — неизвестные края и ставшая родной буровая. Она долго колебалась. Наконец приняла решение: едет с геологами на Ямал.
Девушка-манси Маша Сайнахова стала уже Марией Семеновной, главной «долгожительницей» бригады. Получила комнатку в Уренгое, но бывает в ней редко. Настоящая ее жизнь — на буровой. Здесь и дом, и семья, и главная гордость — ведь большой сибирский газ открывает. Над этой ее любовью к звучным выражениям ребята беззлобно подтрунивают.
Совершенно незаменима Мария Семеновна, когда приезжают на буровую оленеводы-ненцы. Она точно знает, как принять гостя из тундры, что сказать, куда посадить, когда подать угощение. Надо видеть ее в такой момент: грузноватая фигура излучает важность, и без того узкие глаза сведены в щелочки, тонкий, шепелявый голосок обретает державный звон. Наверное, в эти минуты и приклеилось к ней шутливое звание: «министр иностранных дел».
Свойская, приветливая, она вечно в движении. Безуспешно приучает буровиков к чистоте. С опаской относится к самодельным, плохо изолированным электроприборам. Обожает новости, выкладывает их в самый острый момент.
Вот и сейчас, уже прибрав вагончик, Мария Семеновна завершает свой визит неожиданным сообщением:
— После обеда кино казывать будут. А как картину зовут, забыла. Про жизнь.
По этому волнующему поводу на обед пришли пораньше и подружней. Бурильщик из другой вахты Анатолий Пономарев, совмещающий обязанности киномеханика, установил в вагончике-столовой аппаратуру. Незаметно даже для самих себя с едой поторапливались. Когда последний житель буровой спешно доедал тушеную оленину, раскатали самодельный экран — простыню с планочками вверху и внизу. Погас свет. Застрекотал аппарат. Сеанс начался.
В этот момент крохотный поселочек казался вымершим. В небольшом отдалении, на буровой, дежурная вахта спускала инструмент. Массивные трубы с грохотом уходили в глубь земли, мощные дизели обрушивали на буровую сотни своих лошадиных сил, северный ветер высвистывал вверху, у кран-блока, пронзительные мелодии. А рядом, в тесноватом вагончике, наливалась зноем пустыня, в экзотических стенах старой крепости красноармейцы деловито спасали ханских жен и хрипловатый голос киногероя пел щемящий романс про «госпожу разлуку»…
Расходились медленно, обсуждая события фильма. Едва принялись за обычные дела, как в вагончик пришел мастер.
— Александр, с базы сообщили: пришла из Тюмени телеграмма. С орденом тебя. Трудовое Красное Знамя.
— Вот это здорово! — загалдели парни.
— Получать в Тюмень полетите?
— Еще кого наградили?
Анищенко растерялся. Правда, в экспедиции намекали, что он представлен к награде, но ведь это всегда неожиданно. Он неловко принимал поздравления, пожимал руки, а сам еще никак не мог полностью уяснить происшедшего. Хотелось подумать, помолчать, остаться одному. Но разве уйдешь от ребят в такую минуту.
— Сан Ваныч, с вас причитается!
Именно эта веселая реплика неожиданно расставила все по своим местам. Анищенко пришел в себя, ответил уже совсем спокойно:
— В выходные дни. За мной не пропадет. А сейчас отдыхать. На вахту скоро.
Он лег первым. Закрыл глаза. Но сон не шел. Память, растревоженная радостной новостью, услужливо перебирала вехи не такой уж длинной жизни. Родная станция Татарская близ Новосибирска, где работал монтером железнодорожной связи… Тихоокеанский флот… Игрим… А дальше: буровые, буровые, буровые… Заслужил ли он этот орден? Кто знает… Работал на совесть. И еще поработает. Наверное, Галя уже знает, радуется.
С этой мыслью он и уснул. Очнулся от легкого прикосновения.
— Саша, на вахту пора, — над ним стоял помбур Серега Меньшиков.
Анищенко вскочил. Странно, что проспал, обычно сам всех будит. Посмотрел на часы: стрелки торопливо приближались к полуночи.
За окном были легкие сумерки, заменяющие летом в этих местах ночь. Подсвеченные дальним солнцем облака белели у окоема. Ветер гнал их по небу, и казалось, что в окне еще идут кадры виденного недавно фильма. Ребята натягивали отдающие запахом солярки жесткие брезентовые спецовки и от этого становились как-то крупнее, взрослей, в чем-то похожими друг на друга.