Бабаев
Шрифт:
На один миг мелькнула так просто и четко старая ветла где-то внизу под косогором, где было еще много таких же старых корявых ветел, - зелено, жарко, сонно, - и кукушка... "Ку-ку! Ку-ку!" Звуки, вызванные памятью, проплыли, дрожа, нежные, почему-то лиловые, как даль, мягкие, как летучий пух от ветел...
Дрожали ноги, когда он крался... Проступало что-то звериное, жуткое, точно росли когти на пальцах, и в черной темноте так вольно было проступать этому звериному сквозь какие-то странные рубахи,
Сопело что-то сзади: это шестеро нетерпеливо ждали, переминаясь, меняя фронт.
Бабаев нащупал угол. Хотелось кончить.
– Ку-ку!
– крикнул он в четвертый раз, крикнул так громко и злобно, как мог, и подумал: "Сейчас зажгут свечку!" Едва не забыл, что нужно отскочить; только отбросил тело, - четким, угловатым зигзагом, три вместе и три вразброд, хлопнули выстрелы. Совсем близко, до смешного просто и близко ударились в дерево пули.
– Конец!
– сказал Лобода.
Только сытый смысл этого слова понял Бабаев, голоса он не слышал.
Закачалось черное, ослепило и расступилось слоями: Яловой зажег спичку.
IV
Как у нас на Капказ
Каркадыл шэталси-и.
Дыржал в рот вэтчины
Агармадной вел-чины!..
нелепо качаясь, пел Селенгинский навстречу подходившему Бабаеву.
Бабаев чувствовал, что был бледен, и шел неровной походкой: ноги почему-то задевали одна за другую, пот холодел на лбу.
– Душа мой!
– Селенгинский обхватил его за талию, наклонился.
– Въи думаете, что ви - брунэт? Въи - сволочь!.. Ви даже вовсе и не блонди-ин!.. Разве так играют в "кукушку"!.. Нужно, как ртуть! Как коза!.. Хлопе, скоке, бокс!.. Как ог-гонь!.. Это молодежь! Это поручик!..
– Напал, черт! Дай отдышаться!
– оборвал его Лобода.
При прыгавшем свете огарка тянулись к Бабаеву длинные спрашивающие лица. Это не было участие, он видел - это был только тот звериный страх за себя, который, шутя, оголяет бесстыдно человека, под которым, как под душем, нельзя отличить короля от шута.
Было приятно наблюдать это теперь, когда он снова стал человеком.
– Страшно?
– откровенно спросил Шван.
– Вы знаете, что страшнее всего? Это когда лошадь верхом на человеке скачет!
– желчно ответил Бабаев.
– Правильно, - одобрил Селенгинский.
– Это вы-то и есть лошадь!
– в упор ему выжал Бабаев.
– Я? Почему я?
– Потому... что ржете!
– Вьюнош! Давай уж я на тебе и верхом поеду!
Селенгинский хотел было обхватить его сзади, но Бабаев вывернулся, как угорь, и поднял на него руку с револьвером. Глаза его окаменели и утонули в мутных глазах Селенгинского.
Он чувствовал, что малейшее движение с его стороны, и он выстрелит.
– Убьет ведь!
– испугался вдруг Глуходедов.
Но огромный Лобода встал между ними, как стена, и, точно ничего не случилось, заговорил:
– Играют и так, как мы сейчас: забежал в угол - ори "ку-ку!" А то есть еще прием... по пьяному делу... безалаберный, не люблю я! Кричать "ку-ку" со всякого места: где стал, там и кричит.
– Вот это и есть настоящая "кукушка"! Это и есть!
– вмешался Селенгинский.
– Я им покажу "кукушку"! Э, черт! Брось свои билетики к шутам! Я им покажу настоящую кавказскую "кукушку"! Как коза буду прыгать, как коза - успевай стрелять!
– Чемодан подтяни!
– ткнул ему в живот Лобода.
– Ни черта!.. Молодежь тоже! Чванится! Губы дует... Я им покажу "кукушку"... настоящую...
– Он поднес пальцы к губам и чмокнул.
– Туши свечку!
Кто-то налег на дверь оттуда, из бильярдной, несмело шмурыгал локтями, шептался.
Все оглянулись.
– Солдаты из буфета, - догадался Яловой.
– Эй, вы там! Прочь от двери!
– зыкнул Лобода.
Отшатнулись.
– Может быть, дежурный по полку, - сказал Ирликов.
– Что нам дежурный!.. Дежурный!.. Спит в бараке... как свинья! передернул от нетерпения всем телом Селенгинский.
Сел на пол. Сбросил сапоги.
На момент как-то стало тихо, и дождь вверху уже не стучал, а шелестел, как березы в лесу. Бабаев глядел на яркие световые пятна, бродившие по лицам. Каждое пятно уже утомляло, сверлило глаза.
Селенгинский вытянул губы, дунул, и вдруг упал мрак, точно не таился он где-то под потолком и в углах, а жил весь целиком в этом толстом, красном, с бесстыдно большим животом и тугими, как вилки капусты, щеками.
– Ку-ку!
– прохрипел из ближнего угла Селенгинский, будто пробили старинные куранты.
– Стой, черт!
– рявкнул Лобода.
– И зарядов мало, - тоскливо поддержал Шван.
– Ничего!.. стройся!
– Зарядов только по три!
– Выпустим - зарядим...
– Ку-ку!
Хрюкнуло, ударилось что-то в темноте, мягкое и круглое, как огромный мяч, толстыми руками разметало всех, столкнуло головами, сбило в кучу и в противоположном конце зала задорно пропело:
– Ку-ку!
– Черрт!
– Что такое?
– Отдавил ногу!
– Ррах!
– нелепо выстрелил кто-то.
Звякнуло стекло: должно быть, попало в раму.
– Нельзя так!
– Бей его!.. Ку-ку!
Совсем близко. Даже не у стены, а где-то в пространстве.
Бабаев почувствовал вдруг близкий шум по полу - кто-то навалился на него, дернул за руку - чуть устоял на ногах.
– Что это?
– Ну-ну, ты!
Как будто кто-то рядом упал на колени, поднялся.
– Ха-ха-ха!.. Ку-ку!