Бабье царство. Русский парадокс
Шрифт:
Варварские ассамблеи
Рассказали Софье сестры о новых обычаях. Вечером вместо молитвы и покойного сна мужьям приказано везти жен на бесовские ассамблеи – балы, где боярыни пляшут, как ведьмы. И пьют вместе с мужчинами. Попробуй не привези! На этих дьявольских сборищах назначенный Петром «царь бала» граф Ягужинский (из новых, худородных людей) ведет список не пришедших. Но Ягужинский не только балами заведует. Он генерал-прокурор – око Государево. Не приди боярин на бал – в особую книгу запишет. И жди тогда царского гнева! Но коли пришел – пляши! Не умеешь – учись или пляши, как умеешь. Потому как худородный граф Ягужинский
И вот наконец Петр удаляется. Радостно вздыхают истомленные бояре («вельможи» – так их теперь принято называть). Только приготовились отправиться по домам, глядь – Царь возвращается! Объявляет, что по пути понял: недоплясал. И бояре продолжают веселье, и с ними отплясывают жены – вчерашние теремные затворницы.
Но на ассамблеях не только танцуют. Там смертно пьют вместе с молодым Царем. И кто-то после ассамблеи отправляется под стол, а кто-то и в могилу. Что делать, хочешь быть у Государя в фаворе – учись плясать и смертно пить.
Более того, ассамблеи – эти пьяные танцульки – соседствовали с неким удивительным сборищем знатнейших вельмож…
Всешутейший, всепьянейший и воистину – сумасброднейший собор
«Царь Петька», или «Антихрист», как его часто звали в народе, после этих таинственных сборищ устраивал шествие участников Собора. Люди, глядя на это шествие, возглавляемое грозным Царем, только испуганно крестились…
Молодой Петр создал этакую раблезианскую пародию на религию – на православие и на католичество – Всешутейший, всепьянейший и сумасброднейший Собор.
Собор возглавлял князь-папа, которого выбирали кардиналы. Иногда папа носил титул патриарха – тогда его выбирали архиепископы (прежние кардиналы). Выборы сопровождались «шутейными церемониями».
Помня легенду о женщине, ставшей Папой, у избранного проверяли половой орган. «**й» – наше любимое народное слово, мы найдем в именах элиты Собора: «Пахом, пихай **й Михайлов» – это царь. «Изымай **й» – это сводный брат царя, незаконный сын «Тишайшего» Мусин-Пушкин… Был и «Почини **й» и прочие.
После проверки новоизбранного Папу сажали в чан, полный пива и вина, а участники – вельможная элита, раздевшись догола, пили это зелье из чана, где плавал голый избранник и спьяну мочился. Роль шутовского князь-папы и Патриарха исполнял русский Вакх – полоумный от постоянного пьянства бывший учитель малолетнего Петра стопудовый Никита Зотов… Сам Петр всего лишь служка в этом Соборе – смиреннейший протодиакон Пахом Пихай**й Михайлов.
Матерный язык – язык Собора… Все только им и разговаривали. В Соборе рождалось постыдное словесное ожерелье – «Большой и Малый Загибы», состоящие из одних матерных слов. Большой загиб состоял из 360 бранных слов… «Мать твою ***ть поперек **пы, грушу тебе в ***ду, гвоздь под…****ок и ведьму в **пу и т. д.
Во времена Сталина, почитателя Петра, русский писатель граф Алексей Толстой («красный граф», как его называли в СССР) был знаменит тем, что мог повторить малый матерный загиб. И обожавший мат Сталин высоко ценил это искусство.
«Царь Петька», или «Антихрист», как его теперь часто звали в народе, после окончания заседания Собора обычно устраивал шествие его участников. И люди, глядя на шествия с трудом держащихся на ногах соборян, возглавляемых
К мужскому Собору примыкал женский Сумасброднейший монастырь, куда входили дамы из знатнейших фамилий. Они называли себя «мона***нями». И так же непотребно выбирали игуменью, и так же матерились и смертно пили. В результате все будущие императрицы в XVIII веке (кроме Екатерины II) замечательно ругались, причем самыми постыдными словами.
Герцен писал, что допетровская Россия преобразилась в новую Россию через публичный дом.
Пьянство на ассамблеях и в Соборе требовало отменного здоровья. От пьянства, «столь великого, что невозможно описать… многим случалось от того умирать», – вспоминал современник, князь Куракин. Уцелевшие после встреч «с Ивашкой Хмельницким», как именовал попойки Петр, порой болели по нескольку дней. Но сам Государь после заседаний Собора поутру просыпался свежим, бодрым и как ни в чем не бывало принимался за работу.
К сожалению, в России, как печально отмечал Чаадаев, «новые идеи выметают старые, так как они не вытекают из них, а сваливаются на нас неизвестно откуда». Так было и в петровское время. Еще вчера – добродетельная до изуверства жизнь, похожая на монастырь, а уже нынче приказал Царь – и тотчас наступила жизнь, похожая на пьяный бордель.
Впрочем, многие историки видят в этом своеобразном шутействе-сумасбродстве серьезнейший смысл – этакий скрытый тест на верность Царю. В пьянке, распутстве, издевательствах над религией Петр как бы объединил самых верных соратников, готовых предать все прежние идеалы и потешаться над прежними святынями, если так велит Царь. Недаром шутейную власть в Соборе делит с «папой» Зотовым человек совсем не шутейный – боярин Федор Ромодановский, при упоминании имени которого бледнеют люди. В Соборе он носит почетнейший титул – князь-кесарь. Вместе с ним в Соборе незримо присутствует весь Преображенский приказ – тайная полиция с пыточными камерами, палачами с плетьми, которыми он и руководит. Ромодановский единственный имеет право входить к Царю в любой час дня и ночи… Так что перепившиеся члены Собора должны были очень внимательно следить за своим языком.
Гимн кнуту
После пьяного веселья, решив неотложные дела с Пахомом Пихай**й Михайловым, Ромодановский отправлялся на работу. В Преображенском приказе были собраны все виды пыток, созданных инквизицией, плюс самая распространенная отечественная – кнут, оставленный нам в наследство татарами. Здесь работали знаменитые кнутобойцы, виртуозно владевшие этим великим искусством. С разгона, подпрыгивая, наносили они удар. Каждый удар точнехонько ложился рядом с предыдущим. За десять ударов вместо спины оставался кровавый остов. Понимал толк в ударах и сам Царь, он умел бить кнутом страшно – «до костей».
Последняя русская жена русского царя
Расправляясь с прошлой жизнью страны, Петр избавился и от своей прошлой жизни. Молодому Царю надоели причитания жены. Воспитанная в старых понятиях, ненавидящая иноземцев Евдокия, с ее вечными жалобами на его отлучки из дому, «опротивела совершенно». Он поступил просто – приказал ей постричься в монахини. Она отказалась. Патриарх приехал уговаривать Петра не разлучаться с любящей Евдокией, но Царь в гневе прогнал его.
Царицу Евдокию силой заставили постричься. На двух жалких клячах, как опальную, отвезли ее в Суздаль в Покровский монастырь…