Бабочка на штанге (сборник)
Шрифт:
Это и была открытка, только двойная, сложенная книжицей. На ней пестрела картинка с сельскими мазанками и пирамидальными тополями. В углу желтела отпечатанная треугольная марка — «Пошта НЮШ». На марке — герб: кукурузный початок, торчащий из раскинутых веером острых листьев (поселковые мужчины, ухмыляясь, говорили, что и не початок вовсе, а… в общем, совсем другой предмет). Всё это мелькнуло у Марко, когда он приглядывался к написанному рядом с картинкой адресу. Синие буквы были крупные и твёрдые: «Горелкиной Анне Сергеевне, дом 2, ул. Ручейковая, г. Малогда, Новотомский регион, Империя»…
Марко дёрнуло за язык:
— Невесте, что
Глядя в сторону, матрос тихо сказал:
— Маме… И никакой военной тайны. Хочешь, почитай…
Он выдернул из щёлки картонный язычок, раскрыл книжицу, повернул к Марко. Чёткие строчки читались так же легко, как и адрес:
«Мама, это я! Не бойся за меня. Телефон молчит, потому что блокада. А так всё хорошо и опасности нет никакой. Скоро всё кончится, и мы придём на базу. А осенью будет дембель, и я сразу приеду. Целую тебя и Сергейку. Твой Володя».
Марко опустил голову, стал смотреть на босые ноги. Зашевелил пальцами. Как умеют изводиться мамы из-за сыновей, он понял, когда жил в столице. Дня не проходило без открытки или звонка… И всё же он опять поднял глаза. Сидели в нем остатки непримиримости.
— А если она… если мама твоя в Империи, ты зачем в Нюшкином флоте? Такой «кукурузный патриот», да?
Матрос опять не рассердился. Свернул открытку, почесал твёрдым уголком нижнюю губу. Невесело объяснил:
— А меня спросили? Я в Южный универ поступил, когда всё ещё было спокойно, там знаменитый исторический факультет… А на втором курсе вваливаются на лекцию трое с автоматами, подняли пятерых, отвели в казармы. Кинули под ноги военные робы: «Одевайтесь! Долг студентов — защищать независимость нашего нового государства… И не пикать, книжные крысы!»
— Но ты же, наверно, присягу дал? А мог ведь отказаться…
— Двое отказались, — глядя всё так же мимо Марко, проговорил матрос Володя. — Где они закопаны, теперь не найдёт никто… — И вдруг шевельнулся, сказал уже иначе, живо и почти дурашливо: — Слушай, браток, а я тебе заплачу за это… за почтальонство!
Марко готов был уж взять письмо, и этим «заплачу» нюшкин матрос Володя только повредил делу. Марко сунул руки в карманы, растопырил локти, спросил с ехидцей:
— Правда, заплатишь? А что дашь?
— У меня есть… вот это… — матрос завозился, достал что-то из брючного кармана, протянул на ладони.
Это была белая блестящая медалька на синей ленточке, сувенир для приморских туристов. С надписью по кругу: «Тарханайская коса. Южный край».
Марко сморщил переносицу:
— Тоже мне сокровище. Этого добра в киоске на автостанции полным-полно. За гроши.
Шевельнулось лёгкое злорадство. Приятно было ощущать зависимость этого здорового парня с автоматом от него, от щуплого безоружного Марко. И тот, видать, почуял это удовольствие вредного «братка». Но сдержался. Объяснил примирительно:
— Одно дело в киоске, а другое дело — как бы в награду… от человека, которому помог. Так сказать, за подвиг.
Марко стало неловко — и за матроса, и за себя. Набычился:
— Подумаешь, подвиг, добежать до почты… Давай письмо.
Матрос положил автомат у тяжеленных ботинок, толкнулся спиной, быстро встал (оказалось, что Марко ему головой чуть выше локтя). Протянул письмо.
Марко взял, размышляя, в какой карман затолкать. Широкие парусиновые штаны были короткими, до колен, однако больших карманов на них — целых шесть: два на «корме», два спереди у пояса, а ещё два пониже. И на рубашке (тоже парусиновой) два нагрудных кармана. Все пустые… Марко решил, что лучше всего — правый нижний, на штанах. Но матрос, кажется, не доверял широким карманам без застёжек (вдруг письмо вылетит?)
— Слушай, давай положим в ранец! Надёжнее будет…
— Ну… давай.
Марко повернулся к матросу спиной. Володя отстегнул крышку и через секунду щёлкнул замком снова. Хлопнул по пустой упругости ранца.
— Слушай, что скажу…
Марко оглянулся.
— Что?
Матрос опять протягивал медаль на ладони.
— Ты это… возьми всё-таки. Не в награду, конечно, а так… ну, на память, что ли. Поглядишь когда-нибудь. вспомнишь матроса Владимира Горелкина, пожелаешь ему удачи…
Оп смотрел серьёзно, просительно даже. Наверно, для него, для Владимира Горелкина было важно, чтобы местный «браток» взял подарок. Может, примета какая-то. «Пожелаешь ему удачи…»
— Ну, давай, — опять сказал Марко.
Он зачем-то подышал на медаль, потёр ее о левый нагрудный карман и опустил в него металлический кружок с ленточкой.
— Ладно, я пошёл…
— Постой… ты отправь письмо без задержки, ладно? Сегодня…
— Сейчас и отправлю. — Марко мельком глянул в серые нерешительные глаза и добавил чуть снисходительно: — Не бойся, правду говорю. Честное слово…
Выпрыгнул из пролома, выпутал ноги из водорослей и побежал вдоль стенки к обрыву (и знал, что матрос Горелкин смотрит ему вслед через щель).
МОРСКОЙ КОНЁК
Жёлто-серый обрыв нависал над прибрежной полосой могучими слоями известняка, песчаника и глины. Высота была метров двадцать. Внизу, у галечной россыпи, начинались крутые ступеньки. Иногда их сменяла вырубленная (или натоптанная в камне за века) тропинка. Потом — опять ступеньки… Пока доберёшься до верха, ноги делаются, как деревянные… А ведь и дальнейший путь был нелёгкий. Вернее, не короткий. В обход Фонарного холма, через весь посёлок (а он размером с городок). Сначала по Маячной улице, потом через большой сад с разрушенным деревянным кинотеатром, затем через площадь с Никольской церковью, дальше — по Большой и Малой Рыбачьим улицам, а за ними, перед Почтовым переулком ещё пустырь, на краю которого кирпичный рыбокоптильный цех (нынче тоже не работающий). А на пустыре может случиться всякое. Вдруг там гоняют футбол местные, «коптильные» пацаны? Тогда легко угодить в плен. Конечно, лупить не станут, если не вредничаешь, не «выступаешь», но устроят какое-нибудь испытание. Например, заставят бить мячом по воротам и не отпустят, пока не вклепаешь вратарю десять банок. А вратари у «копчёных» известные…
Можно, конечно, очень убедительно объяснить: люди, я «не в игре», иду по важному делу. Но ведь потребуют: докажи. А как докажешь? Не давать же им письмо матроса с нюшкиного крейсера.
Был бы джольчик — тогда другое дело. С ним везде свободный проход. Но Марко после возвращения из столицы джольчиком всё ещё не обзавёлся. Показать медальку — вот, мол он? Только ведь не поверят просто так, скажут: поклянись. И надо будет перекреститься на церковную колокольню. А этого лучше не делать, такими клятвами не шутят… Вот если поймают на обратном пути, когда уже отошлёшь письмо, тогда — пожалуйста. Медаль можно будет считать джольчиком, потому что получена за дело. А пока пустырь лучше обойти по Греческой балке и к почте выбраться по Насосному спуску, мимо водокачки…