Бабушкины кружева (сборник)
Шрифт:
Проснувшаяся Манике, увидев отца и мужчин, прикрылась до глаз полой шинели, а потом, взвизгнув, вскочила и бросилась прочь.
– Я заблудился... Я всю ночь проплутал в степи...
– стал я объяснять Шарыпу.
Тут Шарып перебил меня и как бы продолжил мой рассказ:
– А потом вдруг ты встретил Манике?
– Да!
– подтвердил я.
– Не хотел и встретил!
– послышался насмешливый голос председателя. А потом ты тоже не хотел и уснул вместе с ней?
И я еще раз сказал:
– Да!
На это председатель, выругавшись по-казахски, обратился ко мне по-русски:
– Ты умный парень, у тебя большая голова. Я тоже умный человек. Я не хочу делать шум. Я не хочу делать тебе больно. Ты знаешь, что должен делать отец, когда у него украли дочь. Разговаривай с Шарыпом. Хороший будет разговор - все будет хорошо. Плохой будет разговор... сам знаешь, как бывает, когда плохой разговор.
Сказав так, председатель велел поймать моего Серого, а затем повел его в аул, который оказался не далее версты или полутора верст. За председателем последовал дядя Манике, брат Шарыпа, и брат Манике Сержан.
Мы остались вдвоем с Шарыпом.
– Что будем делать?
– спросил Шарып.
– А откуда мне знать, - ответил я, осмелев.
– Буду ждать наших. Приедут. Выяснят. Рассудят.
– Кого рассудят? Как рассудят? Я тебя судить буду! А потом, что останется от тебя, они пусть судят.
Мы направились к аулу. Я не торопясь, спокойно рассказал Шарыпу подробности моих ночных блужданий. Рассказал, как я встретил Манике, как, боясь испугать ее во время приступа болезни, решил дать ей проснуться самой.
– Неужели ты мне не веришь, Шарып?
– чуть не умоляя, спросил я его.
– Уши верят тебе. Глаза не верят! Голова не верит!
– И он стал приводить доказательства, которые повергли меня в отчаяние.
Оказывается, я не случайно подарил Манике такой хороший ситец на платье. Не случайно уехал на закате солнца, чего никогда не делают русские, потому что они не умеют ездить по звездам. Оказывается, я умышленно использовал лунную болезнь его дочери, назначив ей место встречи в степи, далеко от аула. И Шарып разгадал это еще вчера вечером. Поэтому он и упрашивал меня остаться, предупреждал несчастливым днем, пугал дождем.
Шарып сказал, что он будто бы не спал всю ночь, дожидаясь, когда Манике побежит на встречу со мной. И она будто бы не спала, а затем, притворившись сонной, вышла из юрты. И все это было логично, последовательно до половины рассказа.
– Почему же ты не остановил свою дочь?
– спросил я.
– Если ты не спал, если ты все видел?
– Боялся пугать, - откровенно солгал Шарып.
– Хорошо, - загорячился я.
– Если ты видел все, значит, ты видел все. И тебе не в чем меня упрекнуть. Не в чем!
Шарып, явно вывертываясь, сказал:
– Как я мог видеть все, когда я бегал будить свидетелей?
– Но ведь ты мог и не будить их. Ты мог разделаться со мной в степи до того, как я встретил Манике.
– У тебя ружье, - потупя голову, сказал Шарып.
– Ты заврался!
– крикнул я Шарыпу, когда мы уже подходили к юрте.
– Ты спроси Манике, она скажет тебе правду.
– Зачем ее спрашивать! Она ничего не знает.
– Тут Шарып нашел новую уловку: будто бы Манике сошлется на сон и скажет, что она ничего не может вспомнить.
– Но ведь ты же говоришь, Шарып, что она не спала, а лишь притворялась сонной, когда вышла из юрты!
На это Шарып заметил, что дочь, конечно, не признается в обмане, она побоится это сделать.
Придя в юрту, измученный этой игрой в словесные шахматы, я спросил:
– Что же ты хочешь, в конце концов, от меня?
И Шарып ответил:
– Плати калым и бери девку!
Мой язык онемел. Я почувствовал легкий озноб и, вместо того чтобы ответить по сути дела, сказал глупость:
– А чем я могу тебе заплатить за нее? У меня нет баранов.
– Деньги есть, - сказал он.
– На мои деньги едва ли можно купить фунт шерсти.
– Чай есть, - наступал Шарып.
– Два кирпича.
Так глупо повернувшийся разговор продолжался еще глупее. Я стал доказывать, что за два кирпича продавать девушку, которую он кормил семнадцать лет, крайне невыгодно.
На это Шарып заявил, что ему лучше знать, сколько стоит опозорившая его дочь. И если бы позволял закон, он отдал бы ее даром.
Полемическая логика и здравый смысл, оставившие меня на время, вернулись снова, и я снова принялся убеждать:
– А куда я ее возьму? Я все время в разъездах!
Шарып на это сказал:
– Дам ей лошадь. У тебя лошадь, у нее лошадь. Будете вместе ездить.
Теперь для меня стало окончательно ясно, что Шарып всеми способами хочет избавиться от дочери. Даже хочет дать в придачу лошадь.
Он вдруг поднялся и сказал:
– Подумай! Поговори с невестой.
– И ушел из юрты.
Когда мы остались с Манике вдвоем, она, слышавшая за занавеской наш разговор, появившись оттуда, сказала:
– Отцу меня не надо! Тебе не надо. Луне не надо. Всем не надо. Кому же меня надо?
Заплакав, она уткнулась в мою грудь, потом, подняв свои темные глаза, полные слез и мольбы, стала просить:
– Возьми меня стряпать, пол мести, лошадь кормить... Я все буду!
И, как в хорошо разыгрываемой пьесе, в это время вошла бабка Манике.
– Она верно сказывает, - начала старуха, - с рук ее надо сбыть отцу. А ты пожалей ее.