Бадхызские были и байки
Шрифт:
Однако вернемся в тесный кабинет, скорее, обыкновенный чулан, который казался еще более крошечным, так как Семеныч своей габаритной фигурой заполнял его почти целиком. К ощущению замкнутости и стиснутости добавляли свои нюансы стол, шкафы с книгами и иной бумажной канителью. Я-то по природе был в те дни и остаюсь поныне типичным закомплексованным «ботаником», шибко неуверенным в своих силах. Однако тогда сработали сразу несколько факторов, в первую очередь стремление к изучению дикой природы и неподдельный интерес к животным к куланам. И уже затем дремлющий бойцовский дух, наличие коего в себе самом
Поэтому в такой же резкой манере в запальчивости выпалил в ответ: «буду проходить практику, и желательно не в конторе!».
Забегая сильно далеко в будущее: честно говоря, только в 2023, при обдумывании сюжета для будущей книги «Бадхызские байки», слегка озадаченно застыл при странной мысли: «Может, я тогда просто оказался непонятливым упрямцем? Возможно, он просто добивался, чтобы я сбежал с практики сам? И избавил от необходимости возиться еще и со студентом, в довесок к собственным рутинным бесчисленным обязанностям?».
В то незабываемое лето 1989 Семеныч пропустил меня через ряд событий, которые каждое само по себе могли стать великолепным приключением и запомниться на всю оставшуюся жизнь.
Буквально на следующий день меня, в числе других участников, с взлетной полосы полевого заброшенного аэродрома забралневозможно тряский Ан-2. Через неделю с рейдовой группой под руководством «Зули» (Зульфии) отправился непосредственно на территорию Бадхыза, знакомиться с землей, в последующие годы вошедшей мне в кровь и сердце, сорри за высокий стиль, уже в наземном порядке.
Через день после прибытия на кордон Кепели меня забросили на крайнюю опушку Пуль-и-хатумской фисташковой рощи со стороны кордона Кызылджар (крайняя восточная точка заповедника). Оттуда мне надо было пройти почти два десятка километров по кромке фисташников и степи в разгар июльского дня, ведя пеший учет джейранов. Как Шаповалов сказал еще в Моргуновке в ходе предварительного инструктажа, нужно было подтвердить или опровергнуть интересный феномен – джейраны почему-то уходили из-под тени деревьев на дневку в открытой степи под самый солнцепек. Заодно «отсечь» точное время дня, когда они направлялись в степь и когда возвращались обратно…
Кто-то может теперь подумать: «подумаешь, прогулялся слегка, что тут особенного?».
Да ничего, если кто-то из будущих читателей не осведомлен, какие зной и сушь стоят в Туркменистане именно в июле. И что нужно было еще суметь умудриться всматриваться в марево, где тени движущихся абсолютно беззвучно животных сливаются с окружающим фоном, временами смаргивая затекающий в глаза едкий пот. Кроме того, по незнакомой местности шел-то «зеленый» студентик, который до того дня ни разу не оказывался на дикой природе в одиночку. Он ведь просто свалиться где-нибудь на учетном маршруте, получив солнечный удар.
Нашли бы, конечно, случись что, но сколько времени могло понадобиться? Нагоняю мрачные краски? Если бы…
Напоминанием о том, каковы могут быть последствия неопытности поведения в аридной зоне и беспечности при полевых выходах в зной, стоит импровизированный памятник, к северу от кордона Кызылджар, на гребне хребта Эллибиль (иногда пишется как «Эгрибиль»). Буквально в нескольких километрах от него, на месте гибели приехавшей на практику студентки из какого-то российского вуза. Ей не хватило каких-то десяти-двадцати минут дойти до спасения, которых было бы достаточно, если бы девушка не заблудилась и знала направление, и элементарно умела экономить воду…
Случилось это печальное событие много лет назад до дня моей собственной практики. В будущем, спустя десяток лет, уже став опытным «полевиком» и лидером общественной инспекции по борьбе с браконьерством (проект WWF и Мюнхенского зоологического общества), заехал в тот район и постоял молча у памятного знака, отдав дань уважения и скорби…
Разумеется, тем летом 1989 я даже не думал останавливаться, когда истекли отведенные на полевую практику две-три недели. Уже по возвращении с территории заповедника в родную Кушку, замдиректора подкинул очередную «замануху»: «подсчитаешь куланов в пойме Кушкинки?».
В те годы эти удивительные животные мигрировали с Бадхызского плато к летним водопоям, часть популяции на север в сторону реки Теджен, основная группа на юг к нашей маленькой речушке. Вот несколько долгих дней и бродил с биноклей и картой-схемой местности рядом с родным городом Кушка, оглядев практически все лощины от поймы и на несколько километров к северу от системы инженерных сооружений на госгранице и до Почтового бугра рядом с соседним селом Моргуновка. Должен признаться, наиболее трудной частью испытания было – проснуться в три-четыре утра и дойти до рассвета до берега поймы до начала ухода куланов с водопоев в холмы, ведь в юности так сладко спится именно на рассвете.
Кроме того, должен также добавить, что интерес к природе, стремление к наблюдениям разнообразнейших сторон студента тогда использовали, что называется, «на всю катушку». За дикими животными наблюдать всегда интересно, но ведь попросили посодействовать и в скучнейшем занятии по изучению стока воды в пересыхающих речках Кушкинка и Ислимка (на карте обозначена как Эгри-гек, к северо-западу от населенного пункта Чеменабат). С другой стороны, чисто логически это предложение оказалось рациональным использованием всех возможных ресурсов, ведь в заповеднике тех лет не всегда могли выделить автомашину для внеплановых (скажем так) исследований, а я мог спокойно воспользоваться отцовским мотоциклом «Урал».
Поэтому пару дней возил Александра Жемчужникова по этим речкам и помогал проводить измерения через каждые сколько-то сот метром. Ох и нудно было сидеть и ждать, пока поплавок проплывет контрольный участок, отсекая по секундомеру нескончаемые секунды и по этому времени затем вычислять скорость течения…
Кроме того, я ведь терпеть не мог математики и цифр, а куда без нее при обработке данных не только по этому стоку, но и интереснейших авиаприключений и пеших «бродилок»?
А также, в действительности ранее, до того переполненного впечатлениями и эмоциями полевого практикума, вообще не задумывался о необходимости фиксировать увиденные явления в природе и, в более широком плане, взаимоотношениях лиц в полевых условиях, и укладывать их в сжатые строки, будь то чисто научные отчеты или житейские рассказы.