Багатур
Шрифт:
— Флот нужен, корабли.
— Корабли-то имеются! Пять лодеек держим, а ходить на них некому. Кто раньше меня держался, нонче на Север подались, «рыбий зуб» добывать и прочего счастья пытать. Ну так не перевелись же мореходы в землях новгородских! Наберём… Только поспешать надобно — проморгаться не поспеешь, как лёд сойдёт. Тут-то и свеям дорога откроется. «Здрасте! — скажут. — Вы нас не ждали, а мы припёрлись!» Ну ладно, заговорил я тебя. Когда в обратный путь собираешься?
— А завтра с утра и двинем!
— Добро! — согласился посадник.
С утречка, отменно выспавшись, Олег с Пончиком отправились обратно в Новгород. Морозов уже не было, но снег пока не рыхлел, держался. И лёд ещё не трещал на реках — суровая выдалась зима.
Где-то за Сясью Сухов выбрался на заснеженную поляну. Посреди неё, на оплывшем кургане, лежал поваленный идол. Что-то знакомое почудилось Олегу на капище, а потом савраска вынес его на соседний лужок.
— Узнаёшь? — спросил Пончик.
— Где-то я всё это уже видел…
— Хочешь подсказку? Восемьсот пятьдесят восьмой год…
— Точно! — прозрел Сухов. — То самое место! Давай здесь остановимся? Всё равно вечер скоро. Костёрчик организуем, пройдёмся по местам боевой и трудовой славы… Не бойся, не ножками — языком!
— Давай!
Они распрягли коней и сложили баксоны в кучу. Расчистили снег, наносили хворосту, запалили костёр. Уселись на сумы, протягивая ладони к огню.
— А деревья тогда другие были, — сказал Шурик. — И росли погуще.
— Что ты хочешь, девятый век — и тринадцатый. Есть же разница.
— Ну да… Слушай, Олег, мы тогда не договорили… Ты уже думал, как дальше жить-быть?
— Прикидывал, Понч. Может, всё-таки во Францию податься? Доспех есть, чем я не рыцарь? Только надо герб придумать и имечко покруче… Пойдёшь ко мне в оруженосцы?
— Пойду! — радостно согласился Александр. — Я ж ещё в Киеве пошёл! Угу…
— Во французской стороне тепло… — зажмурился Сухов. — Замок бы ещё выпросить у короля…
— Здорово… А знаешь, я верю, что у тебя это получится.
— Получится, Понч, получится… Всю жизнь, считай, наверх карабкаюсь. Опыт есть… — Тут мысли Олега приняли иное течение. — Перекусим, может? Что нам там дядя посадник выдал от щедрот своих?
— Угостишь, может, эльчи? — раздался вдруг знакомый голос.
Сухов мгновенно вскочил, оборачиваясь, уже с саблей в руке — не заметил, когда и выхватил.
Напротив него стояли двое — Бэрхэ-сэчен и Савенч, оба с саблями наголо.
— За Исайю! — взвизгнул брат Иоганн и кинулся на Олега.
И в тот же миг по снегу заиграли сиреневые отсветы.
— Опять?! — закричал Пончик, вскакивая и потрясая кулаками. — Да сколько ж можно?
Бэрхэ-сэчен растерялся сперва, не зная, как отнестись к неожиданному знамению, но тут же вдохновился, посчитав, что Бог на его стороне. Шагнул, замахнулся…
А Олег спокойненько уселся, равнодушно посматривая в небеса, где сворачивались и вновь расходились сполохи чистейшего сиреневого цвета. «Опять… — подумал он. — Как же мне всё это надоело… Сейчас туманец накатит…»
Голубой туман затмил лес и небо, разошёлся повсюду, гася движение и звук. Бэрхэ-сэчен замер в момент выпада, с выпученными глазами, весь вытянувшись в застывшем броске. И пала тьма.
Свет показался Сухову яркой вспышкой, полыхнувшей и справа, и слева. Обрушился шум, лишь позже обратившийся в легчайший шелест листьев и перепевы лесных пичуг. Свет тоже будто убавил яркость — перед Олегом предстало то же самое место, только в летнем убранстве. Зеленели деревья, голубело небо. Было тепло.
— Мы там… — сказал Пончик стеклянным голосом. — Мы вернулись, Олег!
— Глянь за теми кустами, — подсказал Сухов, с трудом поднимаясь с земли. Да нет, с какой земли — с баксона! Все его сумы лежали там, где он их оставил. А вот коней не было — ни сивки, ни бурки, ни савраски…
— Олег! — заорал Пончик. — Мы там! Тут «тойота» твоя!
Олег испытал громадное, ни с чем не сравнимое облегчение, немыслимое опустошение, обессиливающее, лишающее и радости, и расстройства.
— Прибыли, значит… — пробормотал он. — Добросило нас…
— Только не всех… — пробормотал грустно Александр.
— В том-то и дело. Хватай свой багаж, подкину.
— Надо же, — устало подивился Пончик, — не пропало ничего. Наверное, близко от нас находилось.
— Ага, как раз под нашими задницами.
Они перетаскали баксоны к машине и разделись, поснимав с себя панцири и шубы. Олег и порты скинул, натянув родимые синие джинсы, которые снял с себя двадцать лет назад, желая поучаствовать в фестивале ролевиков.
— Все разъехались, — сказал Пончик, оббегав все кусты. — Намусорили везде…
Сухов надел футболку и еле в ней уместился — плечи раздались в ширину.
— В ванную хочу! — грезил Шурик. — И чтоб шампунь! Помнишь, как он назывался?
— «Хэд энд шолдерс»?
— Ну, ты даёшь!
— Залезай. На тебя одёжки нет, так что гуляй пока в домотканом. А ключи-то есть?
— А ты меня до поликлиники подбрось, я там выйду. У меня в кабинете было во что переодеться. И ключ от квартиры!
— Ладно. Если мотор заведётся…
Мотор завёлся с полоборота. Заурчав, «тойота» выехала из ельничка и развернулась. Олег, глядя на рычажки и кнопки, не сразу мог сказать, где тут что, а руки помнили, безошибочно переключая передачу, отжимая сцепление, выворачивая руль.
Дорога завладела всем вниманием Сухова, и он радовался этому — не оставалось времени на переживания. А вот Пончик погрустнел, сидел, задумчив, смотрел за окно и не замечал пейзажей средней полосы.
Олег вёл «шайтан-арбу» осторожно, не разгоняясь. Навык-то имелся, но когда он в последний раз ездил? Вспомнить страшно. Он повёл головой, словно стряхивая с себя морок, паутину незримую. Не соединялись у него времена, ну никак. Умом он понимал, что он отсутствовал двадцать два года, а здесь, в 2007-м, вряд ли сутки-другие минули. Из прошлого он вернулся в прошлое… Нет, это не объять рассудком, не вместить так, чтобы на ум пошло. Он-то все эти годы жил, день за днём. Воевал, влюблялся, подвиги совершал, пакости учинял. И вот вернулся, наконец, в своё далёкое-далёкое прошлое, которое является далёким-далёким будущим… Нет, бесполезно себе объяснять, уговаривать здравый смысл. Это с пространством можно как угодно шутить — и вверх идти, горы покоряя, и вокруг света путешествовать, и на одном месте толочься. А время — это нечто иное, не четвёртое измерение («Эйнштейн, ты неправ!»), это вселенская потаённая громада, это незримый колосс, что приводит миры в движение, и слава богу, что «завод» не кончается в этом космическом будильнике…