Багровое око

Уолмер Дэниел

Проклятье! Оглянувшись, Конан заметил, как другое щупальце, повернутое в его сторону, покачиваясь, ощупывает воздух, словно колеблясь и что-то прикидывая. Неужели Черный Слепец учуял его ярость и досаду и вот-вот вцепится в него?!..

Конан изо всех сил пытался обрести спокойствие. Выстроить себе непробиваемый щит из невозмутимости и веселья. О Кром, как это сделать?! Оставаться спокойным и холодным вблизи этой твари?.. Летучий пузырь посмеялся над ним…

«Пусть лопнут демоны… ха-ха!.. и веселы вполне… и моем наши сапоги… в отличнейшем вине!..»

Темный отросток с телом мужчины подтянулся к самому глазу. Нет, то действительно был не глаз, а пасть! — потому что несчастный полетел головой вперед в малиновое жерло, пошире распахнувшееся, чтобы принять его. Туша Черного Слепца заколебалась, судорога удовольствия прошла по ней сверху вниз, словно волна по поверхности темного озера. Почти сразу же тело мужчины вылетело обратно и шлепнулось на землю у подножья клубящейся тьмы. Малиновая глотка выплюнула его!

Человек был жив. Он пошевелил рукой, затем медленно приподнялся. На лице его, обращенном к киммерийцу, больше не было ужаса и тоски. Глаза его смотрели со странным, жадным и беспокойным выражением. В его движениях была озабоченность, захваченность одной целью. Если бы Конан не знал, каким путем живой человек превращается в исчадье, он решил бы, что Черный Слепец просто передумал пожирать своего пленника и милостиво даровал ему жизнь… Пошатываясь, не сводя глаз с киммерийца, мужчина двинулся к нему.

Между тем, то же самое черное щупальце уже тянулось, извиваясь и подрагивая от вожделения, к женщине. Она сидела дальше, на полпути к серым скалам, вжавшись всем телом в землю, словно надеясь слиться с ней и стать совсем незаметной…

Отросток, нацеленный на Конана, медленно и неуверенно, ощупывая землю на своем пути, пополз в его сторону.

— Вынюхал все-таки, пузатый выродок… — пробормотал киммериец.

Страха он не чувствовал, но вот как быть с отвращением, с отчаянной досадой, что удары его не достигают цели?..

Бонго, замерший у его ног, глухо зарычал. Он оглянулся на Конана, переступил с лапы на лапу и напрягся, как готовая сорваться с тетивы стрела.

— Подожди, немного еще подожди, Бонго, — тихо попросил его киммериец.

Но волк больше не мог ждать. Еще раз оглянувшись на Конана, он вылетел вперед и в три прыжка очутился напротив темной громады. Четвертым прыжком — сильным, высоким, длинным — он врезался в малиновое жерло, в жадный тоннель глотки и растворился в нем.

Киммериец с замиранием сердца ждал, что вот-вот выплюнутое тело Бонго шлепнется о землю. И он зашевелится, поднимется на лапы и… Но представить дальнейшее он был не в силах. Текли грохочущие, растянутые в бесконечность мгновения, но волк не появлялся. Значит, он жив. Значит, он ждет его.

Черное щупальце извивалось уже в паре локтей от его ног. Конан коснулся прохладной рукояти меча, шагнув вперед и запел во весь голос, перевирая и слова, и мотив:

— Швыряем золото, как сор, и веселы вполне!И моем наши сапоги в отличнейшем вине!..

Самое трудное было — нагнуть голову и нырнуть в пылающий лаз. Все равно что броситься в раскаленный кузнечный горн. Но он сделал это. Возле самой багровой глотки он почувствовал, как его затягивает внутрь сильным порывом палящего ветра. Поэтому ему оставалось лишь слегка оттолкнуться ногами…

Когда он летел головой вперед по светящейся пульсирующей норе, его охватило настоящее веселье. Жара была страшной, но все-таки не смертельной, не опаляющей. Красное и оранжевое свечение со всех сторон возбуждало, горячило кровь. Упав со всего размаха во что-то мягкое и пружинящее, словно живая плоть, киммериец громко расхохотался.

Лишь только он поднялся, чей-то влажный нос ткнулся ему в ладонь, и Конан радостно потрепал зверя по густому загривку.

— Бонго, дружище! Клянусь Кромом, здесь совсем не плохо! Мне даже нравится, а тебе? Я думал, что сгорю заживо, но здесь всего лишь тепло! «Пусть лопнут демоны морей, пусть лопнут все враги!..»

На дне чрева было темновато, лишь над головой перекатывались багровые всполохи. Вспомнив про живой огонь, Конан нашарил его на груди и вытащил. Как ни странно, огонек здесь горел не оранжевым и не алым, но ярко-голубым светом. Этот чистый пронзительный свет что-то напоминал ему. Что же… ах да, такие глаза были у Владыки Стихий. Во всяком случае, в тот раз, когда он смотрел на него, отвлекая на себя внимание Серых Стрелков… Голубой огонь… Помнится, Шумри рассказывал, что видел, как у Конана в груди горело такое же голубое, ничем не колеблемое пламя. Алмена сказала, что оно есть у всех, но не у всех его можно увидеть…

В левой руке киммериец сжимал огонек, испускающий вокруг себя сферу жемчужного света, правой же вытащил меч. Правда, после нескольких взмахов он понял, что оружие его здесь так же бесполезно, как и при попытке отсечь щупальце. Упругая плоть под ногами принимала в себя удары, но не рассекалась, не сочилась кровью. С таким же успехом он мог бы разить океанскую воду… Тем не менее, Конан продолжал поигрывать клинком, подстегивая свою веселую ярость.

Когда багровая вода заплещет у бортов,от схватки нашей пьян Нергал и хлещет жадно кровь!..

Нет, Шестилик неверно сказал ему: яростных не сможет проглотить Черный Слепец! Только ярость должна быть веселой. Не угрюмая злоба, не гнев сквозь стиснутые зубы, не застилающая взор мстительность. Весело, вдохновенно и яростно!..

— Клянусь Кромом, Бонго! Мы должны найти в этом жарком брюхе его смерть! Она должна быть где-то здесь, должна, должна!..

Конан не представлял, как может выглядеть смерть Черного Слепца. Об этом не говорили ему ни Алмена, ни Шестилик. Но он чувствовал, что должен разыскать в этом душном мраке средоточие его сил, главный жизненный центр. Может быть, это сердце, дважды за луну сотрясающее землю, может быть, это злобный мозг?..

Перестав петь и остановившись, чтобы оглядеться, киммериец вдруг услышал шелестящие со всех сторон сотни, тысячи людских голосов. Они напоминали шорох осенних листьев, гонимых ветром, завывание вьюги в трубе, шум дождя, но все-таки были живыми. Мужские, женские, детские, плачущие, рокочущие, умоляющие, зовущие… Тысячи душ, проглоченных Черным Слепцом за два века, бились во тьме, рвались в невидимых путах.

От этого моря людского отчаянья у Конана заныло сердце. И в тот же миг он почувствовал, что все его тело словно охватили, сдавили жаркие упругие мускулы.