Багровый лепесток и белый

Фейбер Мишель

(Вы меня еще слушаете?)

Уильям Рэкхэм приехал в город потому, что знает — Риджент-стрит поможет ему положить, посредством приобретения новой шляпы, конец унижениям. Отсюда не следует, будто он не мог бы купить шляпу нисколько не худшую в магазине «Уайтлиз», что в Бейсуотере, и сэкономить тем самым на поездке, однако у него имеется и потаенная причина для того, чтобы приехать сюда, или даже две. Во-первых, для него нежелательно показываться в «Уайтлиз», о котором во время изысканных званых обедов, на кои он неизменно получает приглашения, многие с пренебрежением отзываются как о заведении безнадежно вульгарном. (Тот магазин,

в который направляется Рэкхэм, тоже, конечно, вульгарен, но, по крайности, там он не встретит никого из знакомых.) А во-вторых, он хочет проследить за Кларой, личной горничной его супруги.

Почему? О, все это весьма неприятно и сложно. Совсем недавно, заставив себя подсчитать, сколько денег уходит у него на домашние расходы, Уильям Рэкхэм пришел к выводу, что слуги его обкрадывают — и дело идет не просто о какой-нибудь старой свече или ломтике бекона, нет, крадут они с размахом попросту возмутительным. Не приходится сомневаться — слуги пользуются болезнью жены и его нерасположением вникать в свои финансовые затруднения, однако они дьявольски ошибаются, полагая, будто он ничего не замечает. Дьявольски!

И потому, вчера под вечер, едва жена закончила растолковывать Кларе, что ей следует купить завтрашним утром в Лондоне, Уильям (который подслушивал под дверью) словно бы учуял запашок корыстолюбия. Он следил за спускавшейся по лестнице Кларой, всматривался в нее сверху, с темной площадки, и думал, что почти видит, как в коренастом теле ее бурлят помыслы о присвоении хозяйских денег, бурлят, едва ли не перекипая.

— Я готова доверить Кларе жизнь, — запротестовала, впадая в характерное для нее преувеличение, Агнес, когда он с глазу на глаз поведал ей о своих подозрениях.

— Быть может и так, — ответил он. — Однако деньги мои я доверять ей не стану.

Последовало неловкое мгновение; Агнес почти неприметно покривилась, искушаемая желанием сказать мужу, что деньги эти принадлежат не ему, а отцу его и что, если бы он исполнял пожелания отца, денег у них было бы много больше. Впрочем, приличия она все-таки соблюла, и тронутый этим Уильям вознаградил ее компромиссом. Пусть Клара и вправду займется покупками, а он, Уильям, по чистой «случайности» отправится в город вместе с ней.

Вот так и получилось, что хозяин дома и горничная его супруги вместе выехали из Ноттинг-Хилла омнибусом, — о кебе «не могло идти и речи», — не потому (Рэкхэм надеялся, что слуги его поймут), что он уже не мог позволить себе кеба, но во избежание сплетен.

Пустая надежда. Слуги, натурально, уверовали и в то, что Клара встречается с хозяином, и уж тем паче в то, что он утрачивает положение в обществе. (Клара заметила также, до чего изношена и немодна его шляпа — собственно, только она и заметила, ибо всех светских знакомых своих Рэкхэм стыдливо сторонился.) Каждая перемена заведенного в доме порядка, даже самая пустячная, каждое требование касательно бережливости, сколь бы разумным оно ни было, Кларою истолковывались как новое доказательство того, что отец Уильяма Рэкхэма того и гляди раздавит его, точно слизняка, сапогом.

Она упивалась его унижением, и ей даже в голову не приходило, что, если хозяин не выкрутится из затруднительного положения, то, в конце концов, вынужден будет отказаться и от ее услуг: проницательность Клары была направлена на иное. Она отметила, к примеру, трусливое прекращение разговоров о собственном выезде, шедших

годами, но так ни во что и не вылившихся. В последнее время хозяева, видимо, пришли к безмолвному соглашению, в силу которого больше об этом баснословном явлении не упоминали. Но Клара-то помнила все! А Тилли, прибиравшаяся на нижнем этаже? Ее, уволенную, когда она забеременела, так никем и не заменили, и в результате Джейни приходится делать намного больше того, что обычно ожидается от судомойки. Рэкхэм твердит, будто это лишь временно, однако проходят месяцы и ничто не меняется. Конечно, найти для леди хорошую личную горничную вроде Клары дело не легкое, но уж уборщиц-то на свете, что твоих крыс. Рэкхэм, пожелай он раскошелиться, и часа на поиски ее не потратил бы.

В общем и целом, положение сложилось попросту позорное, и Клара пользовалась им, как только могла, а именно: выражала недовольство всеми, какие ей удавалось придумать, способами, граничившими с отъявленной дерзостью.

Именно поэтому в омнибусе, на всем пути в Лондон, она хранила на лице страдальческое выражение, коего ничтожный Рэкхэм даже и не замечал, пока экипаж их не проехал под Мраморной Аркой. А заметив, решил, что служанку донимает некая боль, и подумал: быть может, все представительницы слабого пола чем-нибудь да больны.

«Быть может, — попытался он утешить себя, — моя бедная, недужная Агнес не такое уж и исключение из общего правила».

Уильям намеренно выехал в город пораньше, дабы оставить побольше времени на изучение, — когда он вернется домой, — давно отложенных в долгий ящик документов, трактующих об успехах «Парфюмерного дела Рэкхэма», и его счетов. (Или, по крайности, на извлечение их из конвертов, в которых они присылались отцом.) И тогда завтра (возможно) он посетит лавандовую ферму, — хотя бы ради того, чтобы его там увидели и чтобы известие об этом событии дошло до ушей старика. Вероятно, ему стоило бы также задать работникам фермы несколько толковых вопросов, — если, конечно, он сумеет таковые измыслить. Чтение документов в этом, несомненно, поможет — при условии, что оно не сведет его раньше с ума.

Желтый дом или дом призрения: и это весь выбор, какой у него остался? Неужели нет для него иного пути, как только… притворствовать перед собственным отцом, изображать горячечную увлеченность тем, что он ненавидит? И как, во имя всего… Впрочем, не следует мысленно останавливаться на последствиях еще более сложных, не следует вдаваться в крайности, в это проклятие высокого ума. Нужды дня надлежит разрешать по одной. Купить новую шляпу. Приглядеть за Кларой. Вернуться домой и приступить к изучению деловых бумаг.

Уильям Рэкхэм вовсе не думает, что сможет освоить семейное дело всего за один день, нет — да у него и цели куда более скромные. Если он проявит к делу хоть малый, но интерес, отец, глядишь, и увеличит немного его содержание. Да и сколько времени может отнять чтение нескольких документов? Уж, наверное, половины дня для этого хватит. Хотя, конечно, как указал он когда-то в статье, напечатанной студенческим журналом Кембриджа, «и один только день, потраченный на дела, не способные напитать душу, есть день украденный, изувеченный и брошенный в сточную канаву судьбы». Впрочем, кембриджская жизнь вечно длиться не может, о чем свидетельствует и нынешняя стрижка Уильяма Рэкхэма. Даром, что ему удалось продлить эту жизнь на несколько добавочных лет.