Багровый молот
Шрифт:
— Я говорю правду, ваше преосвященство.
— И что вы хотите? Деньги? Повышение по службе? Неужели господин канцлер не смог по достоинству оценить ваших талантов?
— Я хочу быть слугой вашего преосвященства.
Черная бровь викария изогнулась вопросительным знаком.
— Ей-богу, чем дальше, тем интереснее… Вот только зачем вы мне? Хейера найдут и без вас.
— До сих пор его не поймали.
— Вы начинаете меня раздражать. Не боитесь, что я прикажу отправить вас под замок?
— Ваше преосвященство всегда действует законным путем. Вы не пошлете в тюрьму невинного
В темных, янтарных глазах на миг блеснула насмешка.
— Уверяю, все будет исключительно по закону. Вас арестуют как предполагаемого сообщника Хейера и подвергнут допросу. Одного моего слова будет достаточно, чтобы судья утвердил арест. Видите, как все просто? Я узнаю и про Хейера, и про то, зачем канцлер решил подослать вас ко мне.
Рука епископа потянулась к стоящему поодаль серебряному колокольчику.
— Дайте мне возможность сказать, ваше преосвященство. И поступайте, как сочтете нужным.
Длинные пальцы замерли, переплелись, мирно легли на крышку стола. Викарный епископ успокоился. Он все для себя решил.
— Говорите. Только быстрее. Мое время дорого стоит.
С башен собора тугими, тяжелыми волнами поплыл звон медных колоколов. Уставшее небо над городом задрожало, запело, над покатыми крышами вспорхнула стая сиренево-черных птиц. Сорвалась, разлетелась в стороны, темными крестами пронеслась над быстрой водой.
Тихо, отчетливо зазвучали слова:
— Я клянусь вам в верности, ваше преосвященство. Клянусь служить вам, быть самым преданным вашим слугой, верным помощником в любом деле. Клянусь являться по первому зову, всегда быть рядом, чтобы выслушать и исполнить любой ваш приказ. Клянусь пожертвовать собственной жизнью, если это потребуется для вашего блага.
Викарий поднялся из-за стола, заложил руки за спину, сделал по кабинету несколько шагов. Солнце последний раз выглянуло из-за городских крыш, печально вздохнуло, а затем рухнуло в бездонный колодец наступающей ночи.
— Слова, пустые слова. Говори: ты хочешь оставить канцелярию и перейти на мою службу?
Викарный епископ всегда был холодно вежлив, но время от времени — резко, без всякого перехода — вдруг начинал говорить людям «ты», срывался на грубость и крик.
— Я останусь на службе канцлера, но служить буду вам.
В ответ ледяное:
— Не понимаю.
— Навряд ли от меня будет толк в делах управления епархией. Гораздо больше пользы я принесу, если останусь на нынешнем своем месте. Вы будете знать, что происходит в окружении канцлера. О чем он думает. Что намеревается сделать. Какие промахи пытается скрыть.
— Он настолько доверяет тебе?
— Не думаю. Он даже членам своей семьи доверяет не до конца. И все же я могу узнать многое. Кто-то похвастался в пьяной беседе, кто-то не прикрыл дверь во время важного разговора, кто-то оставил на столе незапечатанное письмо. Я буду в самом сердце вражеского лагеря, но никто не заподозрит меня. Я стану панцирем, который защитит вашу грудь. Стилетом, который поразит ваших заклятых врагов. Я стану вашим тайным орудием, вашей ручной змеей.
Губы викария презрительно дернулись:
— И сказал Господь змею: за то, что ты сделал, проклят ты
— Вы можете ввергнуть меня во прах, а можете и возвысить. Я вверяю свою судьбу в ваши руки. Если вы будете мной довольны, то отблагодарите по справедливости. Если совершу промах — сможете меня покарать.
— Я никого не караю, — сухо произнес Фёрнер. — Карает суд, Божий и человеческий. А я — всего лишь скромный служитель церкви.
10
Быт. 3:14.
Пауза. Укрытый мягким, толстым ковром, пол чуть слышно поскрипывал под задумчивыми шагами викария. Податливый бархат на стенах, ковер на полу — в этом кабинете тонули и исчезали любые звуки. Испуганные голоса, вкрадчивые голоса, преданные голоса, угрозы, заискивание, мольба или чужой плач — все навеки впиталось в мягкие стены алой шкатулки. Осталась только тишина, и вздох осеннего ветра за закрытым окном, и скрип пера по равнодушной белой бумаге.
— Стало быть, станешь шпионить за своим покровителем.
— Мой покровитель — вы, а не господин Хаан. Я слишком долго был слеп. Но теперь я вижу, на чьей стороне правда.
Ответ, быстрый и хлесткий, словно пощечина:
— Качнутся чаши весов, и ты переметнешься обратно?
— Правда пребудет с вами, не с канцлером.
— Чего ты хочешь взамен?
— Вы сами решите, как меня наградить и достоин ли я вашей награды. Хочу попросить только об одном: никто не должен знать, кто я на самом деле. Письмоводители, секретари, доктора из Высокой Комиссии, ваши доверенные лица — никто. Только мы с вами. Я буду другим человеком, и если в разговоре вы вдруг упомянете мое имя, то назовете его не так, как сейчас. Назовете иначе: Генрих Риттер [11] . Это имя будет зримым символом моей клятвы, символом перемены, случившейся в моей душе. И владеть тайной этого имени будете только вы, ваше преосвященство.
11
Ritter (нем.) — рыцарь.
Узкая, вытянутая фигура викария еще несколько раз проплыла по темнеющему кабинету из конца в конец. Потом раздалось негромкое:
— В прежние времена, которые были гораздо благороднее и чище, чем наши, подобную клятву называли оммаж. Рыцарь становился на одно колено перед своим сюзереном — с непокрытой головой, безоружный, — вкладывал в его руки свои ладони и клялся в вечной непререкаемой верности. Ты — не рыцарь. Твоя клятва — клятва предателя, а не воина. Возможно, когда-нибудь я приму ее. Святое Писание учит нас, что даже низкие и презренные души могут сослужить пользу Добру. Ступай, Генрих Риттер. И принеси мне голову Хейера. Может быть, тогда я поверю тебе.