Багульник

* * *

Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы,

Поезда….

Едет поезд запоздалый –

Как всегда,

И светлеет вдоль дороги

Грусть полей,

И за берегом пологим,

И левей.

Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы,

Ветерок….

Едет поезд запоздалый

На восток.

Взгляд баюкает равнина,

Хлещет лес.

Жизнь казалась длинной-длинной,

А – в обрез….

Но пролистывает время

День за днем:

Пламя,

имя, бремя, стремя –

Все живем….

Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы,

Мост, столбы.

Едет путник запоздалый

Вдоль судьбы.

Вдоль неистовой печали,

Вдоль теней.

Мчится поезд, как в начале

Давних дней.

Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы,

Семафор

То сиреневый, то алый

Целит взор,

И продольно-поперечный

Знак дорог,

И раздольно просторечный

Говорок….

Водит пальчиком тревога

По спине,

И железная дорога –

Вся во мне….

Стук колесный, звон железный,

Провода

Стали счастьем безнадежным

Навсегда.

2007

* * *

Давным-давно темно. Заснуть не хватит духа,

пока среди теней дождем морочит тьму.

Заснешь – и пустота насвистывает в ухо:

«Не сторож и не страж ты брату своему».

Не сторож и не страж, и что отдашь за повод

смертельную тоску признать за добрый знак,

пока последний дождь спускается на город

и первый снег ночной не потревожил мрак?

И в прописях судьбы закончена страница.

Перевернуть – и вновь начать привычный труд.

И страх хохочет вслед, и свет в стекле двоится,

и стынет тишина на россыпях минут.

И давит высота, нависшая пудово,

и сходит жизнь на нет, не ясно почему;

и слово на лету цепляется за слово:

«Не сторож и не страж ты брату своему».

Сквозняк открыл окно. По дому чередою

проходят запах снов, дорог, сырых ветвей.

Заснешь – и поутру проснешься за чертою,

пропав в глухих снегах Лапландии своей.

1998

* * *

Но все прошло, все минуло.

Чу! Колокольный звон.

Н. Некрасов

Жизнь минула, не кончившись пока,

Жизнь миновала, как проходят сроки,

Как в тексте обрывается строка,

А дальше – сплошь словесные потоки.

Как в шлягере пронзительный куплет,

Сложившийся как будто против воли.

Жизнь миновала, как сцепленье лет,

Как вид в окне вагонном – лес и поле.

Жизнь минула, но где-то вдалеке

Она еще живет, и отголоском

Сюда доходит привкусом в глотке,

Неясным гулом, профилем в наброске.

Взлетая в ночь, грохочущий трамвай

Вплетается в таинственное эхо

Судьбы, тоски, и самый крайний край

Не выглядит сложнее, чем уехать,

Сбежать туда, где до сих пор светло.

Жизнь миновала. Но осталось время

Расклеить рамы, протереть стекло

И слушать звон, летающий над всеми.

1999

* * *

Кореш твой, сентябрь плакучий,

разбросал листву и перья.

Сквозняки, как подмастерья,

в услуженье у ветров,

по домам все ищут лучших,

пыль летит, грохочут двери,

если есть, конечно, двери

у оставленных домов.

Если есть, конечно, лица

у таких, кто помнить может,

то по лицам, их тревожа,

пролетит, промчится тень.

Если к ним не подступится –

значит, век до срока прожит.

Птицы в небо путь проложат,

канут в небе в этот день.

Твой дружок, озябший скверик,

все чинарики стреляет,

в речку веточки бросает

и гоняет детвору,

на скамейках мокрых дремлет,

сор под веки задувает,

и глаза слезятся, тают

слезы, сохнут на ветру.

Если есть, конечно, слезы

у того, кто отмахнулся,

отступился, отшатнулся,

задержался, занемог.

Дождь ночной ударной дозой

рухнет, словно сам свихнулся,

вспомнив, кто же подвернулся

под горячий кулачок.

Твой браток, сиротский город,

размывает очертанья,

все строчит на пропитанье,

все толпится у дорог,

безотцовщину за ворот

за бесплатное катанье

выставляет и летальный

составляет эпилог.

Твой сынок, дымок летучий,

завивается в колечки,

долетая до крылечка,

залетает под навес.

Кореш твой, сентябрь плакучий,

ставит желтенькие свечки.

Есть еще такие свечки,

нет осечки у небес.

1990

* * *

Как в детстве первые дожди

Воспоминанья –

о том, что будет впереди

как бы заранее –

вдруг пробуждали, и в ветвях

иное время

шумело, словно второпях,

годами всеми.

И было счастливо стоять