Бахмутский шлях
Шрифт:
— Эх ты, тоже мне! Не мог уж ничего сделать. А сидел там почему-то часа три. Я думал, что ты выбираешь пилку, какую получше, — издевался надо мной Митька. Он не мог простить мне неудачу в таком серьезном деле. Мне было стыдно, и я молчал. А он продолжал: — На поросят, на лошонка смотрел, на ступу какую-то да слушал сказки о мельнице. Ты, наверное, и забыл, зачем пошел?
— Чего там забыл? — огрызнулся я. — Думаешь, дурней тебя, что ли?
— Ох, умница! — Митька помолчал. — Чем вот ее распилить? — вертел он в руках трубку. — Может, заметил, где у них инструмент
— Не знаю.
— Ну вот!
Мы снова направились в Митькин сарай и принялись искать, чем бы распилить трубку. Чувствуя себя виноватым, я прилагал все силы, чтобы найти что-нибудь подходящее и тем загладить свою вину. Я предлагал пилить любым маломальским острым и крепким куском железа. Сначала Митька обращал внимание на мои предложения, но потом стал просто отмахиваться от меня, так я ему надоел. Мне было очень обидно, и, когда я поднял маленький трехгранный напильник, мои мысли были далеко от того, что мы делаем. Я машинально повертел в руках напильник и уже хотел забросить его в дальний угол, как вдруг догадался: это ж и есть то, что мы ищем!
— Нашел! — закричал я. — Нашел!
Мой голос был так взволнован, что Митька сразу подскочил ко мне, выхватил напильник и стал его рассматривать. Потом он взял трубку и провел раза два по ней углом напильника. Золотистые опилки, искрясь, посыпались на пол, на трубке ярко заблестела отметина.
— Есть такое дело! — в восторге проговорил Митька и, присев на корточки, тут же стал у себя на колене распиливать трубку.
Когда Митька уставал, трубку брал я и продолжал пилить. Два дня мы терпеливо грызли старым напильником металл и все же своего добились: трубка была аккуратно распилена. Потом много времени потратили на поиски и отделку деревянной ручки, и только на четвертый день один самопал был готов.
Это для нас была большая радость. Мы попеременно сжимали в руках рукоятку самопала, который казался нам грозным оружием. Сердце замирало, дыхание перехватывало, а силы и уверенности сразу становилось столько, что никто, никакие фашисты нам не были страшны. Мы то и дело выхватывали друг у друга самопал, закрывали левый глаз и прицеливались, во что только можно было прицелиться. Наконец Митька спрятал его под полу пальто.
— Не заметно?
— Нет!
Я держал трубку для второго самопала, и мне хотелось скорее у себя на груди иметь спрятанное оружие.
— Мить, давай побыстрей и второй сделаем! — просил я.
— Подожди, надо этот сначала испытать. Может, он никуда не годится, — сказал он сияя.
Митька прошелся по сараю, размахивая руками.
— Если пуговки пришить к пальто, можно совсем не придерживать, правда? Иди себе, будто ничего не знаешь. А как встретился фашист, — раз, выхватил, и конец господину фрицу! Верно?
— Угу, — проговорил я мрачно.
— Ты знаешь что, Петька? — вскипел вдруг Митька. — Ты не распускай нюни, понял? Капризы свои тут нечего показывать, не такое, брат, время. Сказал: сделаем и вторую поджигалку, — значит сделаем.
— А я ничего… Что ты?
— Ничего… Вижу я, как ничего, — проговорил он, смягчившись. — Где-то надо попробовать стрельнуть.
Митька очистил серу с целого коробка спичек, высыпал ее в трубку, потом вложил туда же несколько кусочков проволоки — дробь — и затолкал шомполом обрывок бумаги вместо пыжа. Самопал заряжен, но где выстрелить, чтоб никто не слышал? Подходящим было только одно место — «кучугуры», так называли старый, давно заброшенный кварцевый карьер. Там было много искусственных гор, насыпанных экскаваторами, больших, длинных ям. Сохранились и глубокие сырые шахты, вход в которые обрушился, но если пролезть в небольшую дыру, то внутри можно распрямиться во весь рост, упираясь головой в скользкие бревна крепления. Но в шахты мы почти не лазили: опасно, могут обрушиться и навсегда похоронить.
В кучугуры мы с Митькой и направились для испытания самопала. Из дому захватили небольшую доску, в которую будем стрелять, чтобы узнать пробойную силу и дальность стрельбы нашего оружия.
Доска нам мешала уйти незамеченными, под полу ее не спрячешь, она доставала до подбородка и ниже колен вылезала из-под пальто. Рассчитывать на то, что по дороге найдем где-то доску, мы не могли: у нас в поселке скорее можно найти глыбу угля или кусок железа. Это потому, что в наших местах совсем не растут леса, кругом одни заводы да шахты. Материал для строительства и для крепления в шахтах к нам привозят издалека. В поселке даже палисадники почти у всех железные — столбы из железных труб или старых рельсов, а между ними натянута проволока. Кое-где были, правда, и деревянные заборчики, но это, как правило, у тех, кто работал в вагоноремонтном парке. Там они каким-то образом выписывали непригодные узкие дощечки от старых разбитых товарных вагонов.
Поэтому, если Митькина бабушка увидит, что мы уходим со двора с доской, она примет все меры, чтобы доска осталась в сарае. Мы пошли на хитрость: Митька подошел к окну и прокричал в комнату:
— Бабушка, я на минуту закрою ставню: надо крючок починить, а то он почти совсем уже разогнулся!
Не знаю, что ему ответила бабушка, наверное, похвалила: «Ну-ну, почини, внучек. Давно бы так делом занялся…»
Митька закрыл ставню, а я схватил доску и побежал на огород, за сад. Через несколько минут Митька догнал меня:
— Все, починил ставню! — засмеялся он. — Постучал молотком, будто и в самом деле крючок разогнулся.
Мы вышли из поселка и весело зашагали по полю. Резкий, холодный ветер дул в лицо. Снега еще не было, и поэтому ветер нес мелкую морозную пыль, песок хлестал по глазам. Но я ничего не чувствовал: целиком был поглощен предстоящим выстрелом из самопала. Даже если бы мы и не готовились к такому серьезному делу, как месть фашистам за смерть Вовки и Егора Ивановича, я все равно не смог бы быть спокойным, предвкушая то тревожное чувство перед выстрелом из огнестрельного оружия, какое, наверное, переживает любой мальчик. Но у нас это была не игра, не озорство — мы делали серьезное дело.
Выбрав удобное место, мы укрепили доску. Митька, отсчитав пять шагов, остановился:
— Хватит?
— Мало, — сказал я. — Думаешь, тебя к коменданту подпустят на пять шагов и будут ждать, пока ты выстрелишь?
Митька молча отмерил еще пять шагов, сказал:
— Теперь хватит.
— Мало.
— Хватит. Можно не попасть: ведь в стволе всего несколько дробин. А для коменданта мы, брат, насыплем до краев: какая-нибудь попадет, будь спокоен!