Баламут
Шрифт:
Пока я изучал Шахову, она изучала меня. Причем весьма интересно: сначала запечатлела в памяти «общий вид», затем пробежалась по отдельным чертам лица и видимой части шеи, переключилась на ладони, на долю секунды «поплыла» взглядом и… задала несколько заковыристых вопросов о моей родительнице. Причем не называя ее по имени.
Я на них, конечно же, ответил и получил команду присаживаться. Жест, направлявший в конкретное кресло, прилагался, инакомыслия, вне всякого сомнения, не ожидалось, но я расположился там, где счел нужным. И вызвал у женщины довольный смешок:
— Не мямля. И это радует. Еще полчаса без еды переживешь?
— Легко.
—
Я без лишних слов встал, подошел к двери, предупредительно распахнул и следом за Ларисой Яковлевной прогулялся по уже знакомому маршруту. Правда, в самом конце пришлось войти в лифт и спуститься в подземный гараж, но это не удивило. В отличие от темно-зеленого спортивного купе с говорящим названием «Молния», к которой направилась Шахова: насколько я знал, эти машины, производившиеся на заводах прусского концерна «Рейн», в Российскую Империю не поставлялись.
— Подарок. Кайзера. Ниче так… — отрывисто сообщила женщина, заметив мое удивление, серией жестов дала понять, что в моей помощи не нуждается, очень пластично и быстро скользнула за руль, хотя была в узкой юбке и на высоченных каблуках, в темпе поменяла правую «лодочку» на кроссовок, не обратив внимания на то, что при этом бедра обнажились почти до трусов, и сорвала своего монстра с места. В крайне агрессивной манере пролетела по спиральному пандусу, вырвалась на оперативный простор, чрезвычайно нагло вклинившись в довольно плотный поток личного и общественного транспорта, легко и непринужденно перестроилась в самый левый ряд, вышла на более-менее свободную встречку и втопила по полной программе!
Такой мелочью, как правила дорожного движения, не задурялась, так что уже минут через шесть-семь вылетела на небольшую смотровую площадку над Волховом, с визгом резины припарковалась в шаге от каменного парапета, заглушила мотор и повернулась ко мне:
— У тебя должно быть какое-нибудь послание.
Я вытащил из перстня плотный конверт и коробку с подарками.
— Бумага? — удивилась женщина, вцепившись в конверт и внимательно осмотрев его со всех сторон.
Я пожал плечами:
— Живем в километре от Червоточины. Электроника не пашет. Комма у матушки нет.
— А проводить поленилась?
— Ну почему? Проводила. Почти до полосы отчуждения. А потом ушла обратно.
— Поняла… — кивнула женщина и прикипела взглядом к стопке листов, исписанных мелким и очень красивым почерком.
Письмо даже не читала, а штудировала порядка двенадцати-пятнадцати минут, перечитывая некоторые абзацы по несколько раз. При этом пребывала не в лучшем настроении — играла желваками, сжимала и разжимала кулаки с характерными мозолями на костяшках, скрипела зубами и так далее. Впрочем, к последнему листу более-менее успокоилась. После того, как домучила и его, уставилась на реку, на какое-то время ушла в себя и, наконец, поверила:
— Вне всякого сомнения, это письмо написано моей подругой, вроде как, пропавшей без вести в Багряной Зоне. За то, что не давала о себе знать на протяжении целых семнадцати лет, она еще получит. Но до этой судьбоносной встречи надо дожить. А пока я бы хотела удостовериться в том, что вы ее родной сын. Вы бы не могли показать алые радужки и ее Молнию на лезвии клинка?
Я без лишних слов залез в перстень, вытащил контейнер для линз и правый тесак. Первый использовал по назначению, секунд десять смотрел в глаза Шаховой, а затем пустил требуемое плетение по режущей грани.
— Верни на место линзы и убери
Щуп коснулся ее магистральной жилы сам собой, и меня захлестнула такая дикая смесь боли и запредельного счастья, что я почувствовал себя свиньей. Поэтому торопливо разорвал контакт, а через несколько мгновений женщина взяла себя в руки, отстранилась, вытерла рукавом белоснежной рубашки мокрые щеки и… поразила второй раз, дав клятву Силой, в которой пообещала, что все еще не чает жизни без моей родительницы, помнит о долге жизни и сделает все, что может, и для нее, и для ее сына, то есть, меня!
— И… зачем? — дав ей закончить, осторожно спросил я.
Она ответила вопросом на вопрос:
— Ты в курсе причины, вынудившей твою матушку сбежать из столицы?
— Да.
— Так вот, «преступления» такого рода не имеют срока давности, поэтому информация о том, что Оля жива, здорова и родила сына, гарантированно выйдет боком всем, кто об этом знал, но не сообщил, а тебя превратит в объект охоты. Я тебя не сдам ни за что на свете и хочу, чтобы ты был в этом уверен. Что касается других… можешь показать личный идентификатор?
Я вывесил над коммом требуемую голограмму и услышал успокоенный выдох:
— Раз Елисеев, значит, на фамилии отца… В графе «мать» какая-то Дана Епифанова, и это здорово… Сродство с упором в Жизнь — вообще отлично… Цифры проанализирую потом, но, навскидку, для шестнадцатилетнего парня весьма и весьма неплохо.
После этих слов она сделала паузу, жестом разрешила убрать ненужную голограмму и продолжила взрывать мне мозги:
— Если верить Ольге, а не верить ей я просто не могу, то с уровнем боевой подготовки и реальным боевым опытом у тебя все выше всяческих похвал. Скорость чтения жестикуляции я оценила сама. Так же, как и отсутствие подростковой реакции на женские сиськи, ножки и задницу. Линзы реально хороши. Других внешних признаков мутаций визуально не обнаруживаются. К цивильной одежде не привык, поэтому выглядишь, как танк под розовой маскировочной сеткой с рюшечками, но это поправимо. В общем, работать можно. А теперь слушай сюда…
Мысль о том, что эта женщина «вторым слоем сознания» анализировала мое поведение даже в то время, когда искренне радовалась «воскрешению» подруги, заставила преисполниться нешуточным уважением и превратиться в одно большое ухо. А Шахова открыла какую-то программу, начала забивать в нее слово за словом и продолжила рвать мои шаблоны:
— Твоя мать и я были подругами не разлей вода, поэтому ей я верю как бы не больше, чем самой себе. В письме она описала тебя словосочетанием «Настоящий мужик» и заявила, что я тебя полюблю, как собственного сына. Нисколько в этом не сомневаюсь и уже вижу в тебе ее. Детей у меня нет и не предвидится, характер… так себе, но в тебя вложусь со всем пылом нерастраченной материнской любви и, наверное, замучаю. Но лишь теми требованиями, которые поспособствуют твоему выживанию. Теперь чуть подробнее о характере. Я, как и твоя мамаша, вояка, отбитая на всю голову, в общении со своим ближним кругом не терплю «обязательных» телодвижений и ненужных церемоний, предпочитаю общение на «ты» и обращение либо по укороченному варианту имени, либо по прозвищу. И пусть последнее — Язва — звучит не очень благозвучно, мне нравится. В общем, я для тебя Лара, Риса или Язва. Без вариантов…