Баллады о Боре-Робингуде

Еськов Кирилл Юрьевич

Поспешающий – через две ступеньки – впереди всех коротышка-ассириец оборачивается и вполголоса окликает приотставшую за этими делами парочку:

– Гюльчетай, блин! Личико-то – закрой!

87

Прорыв через холл отеля начинается в режиме бескровного блицкрига: штатные богословы, видать, замешкались где-то там, наверху, за теологической дискуссией с суфиями и улемами (оказавшимися, как уже понятно, решительно ни при чем), так что «гарем» откровенно зевнули и встрепенулись, лишь когда тот уже достиг выхода. Двое брутальных брюнетов у дверей, нескромно вылупившихся

было на корпулентную мусульманку в лопнувшей под мышкой и кокетливо скрепленной булавкой парандже, получают от ее подружек – чисто по-девичьи – по прыску газа в рожу и по удару вострой туфелькой по яйцам… Затырка же в ретираде возникает на вполне ожидаемом узком месте – в дверях: дверь отеля – вращающаяся, так что миновать сию карусель можно строго по одному, в смысле – по одной.

– Зарима!.. – негромким, железным голосом командует бородач-ассириец, остановившийся посреди холла спиною ко входу – так, чтобы держать в поле зрения (а в случае нужды – под прицелом) одновременно обе лестницы, ведущие в холл, – и вот уже первая из барышень, проскользнув за спиною Повелителя сквозь ту хрустальную вертушку, делает три дюжины семенящих (и охренительно – да-да! – эротичных) шажков по подъездному пандусу отеля и ныряет в гостеприимно распахнутую дверцу белого микроавтобуса с тонированными стеклами.

– Зульфия!.. – (вертушка – пандус – микроавтобус).

– Лейла!.. – (вертушка – пандус…)

– Гюльчетай!.. Гюльчетай!! – (смазанная – вслед за ищущим взглядом – панорама холла) – Гюльчетай, твою маму во все дырки!!

Ну да, конечно: вон она, застряла перед сверкающим и переливающимся киоском с косметикой – увлеченно показывает что-то в тех витринах обеим своим новообретенным подружкам… А на правой лестнице между тем как раз уже нарисовалась команда из полдюжины штатных богословов с автоматами наизготовку, вступающих в холл в пешем строю – «уступом влево»:

– Всем стоять! Ни с места!!

Народ в холле безропотно замирает – кто где стоял, и вот тут-то левая из подружек Гюльчетай – та, что поизящней статями – выдает кунштюк, вполне достойный «лучшего стрелка спецназа». Стоя спиной к команде богословов, и отслеживая их передвижения по одному лишь отражению в зеркальных стеклах косметического киоска, барышня вдруг высовывает назад, из-под левой подмышки, автомат-недомерок «Ингрэм» и, по-прежнему не оборачиваясь, жмет на спуск. Автоматная очередь напрочь перерубает крепеж циклопической люстры в стиле ампир, каковая люстра рушится из-под купола холла точнехонько на тот грозный строй «уступом влево», погребая его под полуторатонной лавиной фальшивого хрусталя и бронзовых загогулин…

Падение той импровизированной авиабомбы отзывается, вроде вечно запоздалых сирен ПВО, слитным визгом всей прекрасной половины публики; получив, таким образом, вполне недвусмысленную команду «Отомри!», означенная публика со всех ног кидается очищать сцену… В принципе в такой суматохе сматываться – любо-дорого, но в данном конкретном случае, увы, возникает труднопреодолимое препятствие: народ, в попытке вырваться наружу, мигом забивает ту чертову дверь-вертушку, и ее, конечно же, заклинивает на фиг – ни взад ни вперед. Убедясь, что в тех дверях – полный но-пасаран, барышни-паранджистки, не сговариваясь, разворачиваются к стене из тонированного стекла, отделяющей внутренность холла от улицы. Дневная снайперша вновь вскидывает автомат, и…

Вид снаружи (рапид): стеклянная стена, размером с поставленный на попа теннисный корт, величественно оседает эдакой хрустальной Ниагарой, тут же смерзающейся на тротуаре в блистающие под солнцем рождественские сугробы, и тем самым открывает, подобно раздернувшемуся театральному занавесу, сцену – внутренность холла. На авансцене застыли три красотки в паранджах, одна из которых

только что отбросила на пол – небрежным жестом Тринити – автомат с опустошенным магазином. Засим красотки выбираются из холла на улицу, абсолютно синхронным движением перешагнув напольную нижнюю раму, ощерившуюся зловеще отсверкивающими осколками; при этом вся троица под чарующую мелодию из «Эммануэли» задирает по самое не могу подолы своих паранджей, продемонстрировав зрителю: двое – мужские брюки и башмаки, а третья – гладкие загорелые ножки таких достоинств, что любой эротоман на этом месте заскрипел бы зубами в подушку.

Троица добирается до своего белого микроавтобуса одновременно с просочившимся-таки сквозь дверную вертушку ассириянином – все в сборе! Рванувший же вслед микроавтобусу джип-чероки с беспорядочно палящими брюнетами-автоматчиками тут же идет юзом на простреленных снайперскими выстрелами Робингуда шинах и с мелодичным звоном въезжает в придорожный киоск – как раз чтоб сделаться добычей понабежавшей отовсюду местной полиции.

…Ход дальнейшей погони – со всеми ее пересадками, переодеваниями и мотоциклетными прорывами сквозь восточный базар, когда преследователи, оскользаясь на раскатившихся им под ноги арбузоперсиках со сковырнутого лотка, образуют живописную кучу-малу, – вы с легкостью представите себе по фильмам о Джеймсе Бонде и Индиане Джонсе: оригинальность тут не требуется, и даже вредна. Отмечу лишь, что место команды очаровательной Гюльчетай (успевшей напоследок обменяться с Ванюшей долгим романтическим поцелуем: «Гюльчетай – собака – гюльчетай – эм-эс-кей – ру, через "йот"!») заняли периодически обновляемые боевики мужеска пола, внешне абсолютно неотличимые от брюнетов-преследователей.

88

Группы преследователей на джипах (как «чероки», так и армейских) мечутся по городу; рации их, включенные на постоянную связь, сулятся голосом триумвира-Саида такими карами – и земными, и загробными, – что тут даже Ниро Вульф почел бы за лучшее лично выбраться из своего краснокожего кресла и поучаствовать… ну, тут я, может, и махнул маленько – но уж Арчи Гудвина он бы отправил по следу мигом, не требуя предоплаты.

Но покуда начальство лишь разоряется, засоряя эфир, кое-кто из подчиненных занимается делом:

– Шестой – всем, шестой – всем! – разносится по связи. – Они на южной окраине порта, у старого сухогрузного терминала. По ходу огневого контакта потерял двоих, нуждаюсь в подкреплении и серьезном вооружении.

…Три армейских джипа, набитые преследователями, застают на причале знакомый микроавтобус – брошенный, а на искрящейся под закатными лучами сапфировой глади метрах в двадцати от пирса – стремительно набирающий ход белый моторный катер. Беспорядочная автоматная пальба в угон, как и следовало ожидать, оказывается безрезультатной, но арсенал преследователей легким стрелковым оружием отнюдь не исчерпывается. На третьем джипе обнаруживается смонтированное на турели безоткатное орудие, и в дюжине метров прямо по носу катера вырастает водяной столб разрыва. Катер пытается уйти зигзагом, но второй снаряд накрывает цель, и на загаженных пятном горючки волнах остаются на плаву лишь несколько чадно догорающих обломков…

– Второй, я шестой! – радостно рапортует по рации командир преследователей. – Цель поражена!.. Никак нет – не машина, а катер… Да, из безоткатки! Идиоты?!? – вдруг ошарашенн о вопрошает он у наушника. – Почему идиоты?.. Нет, трупов не видать… Да… Так точно… – откликается он совсем уже убитым тоном. – Засечь место и ждать аквалангистов? Есть…

…Метрах в трехстах от места событий, в развалинах старого пакгауза, затаились еще двое брутальных брюнетов – но это уже «наши сукины дети», из числа Робингудовых сопровождающих второго призыва. У одного – бинокль и рация, у второго – хитрый дистанционный пульт; первый докладывает по рации: